Сам он попил чаю из трав и сел в ночную медитацию. От медитировал на смерть. Что случилось с той доброй бабой Валей, которую он знал с детства? Где она в этой сумасшедшей, прожорливой безумной старухе? Почему так устроила природа? Зачем природа лишила бабку разума, но тело продолжает свою жизнь?

Вольдемару было тридцать три, но ответа на эти экзистенциальные вопросы он пока не знал. Он не мог сдать бабку в дом престарелых – квартира была записана на нее, да и дача тоже. Мать жила уже много лет в Голландии с другой семьей, а отец испарился где-то в Американских силиконовых долинах. Волька же использовал жизнь, как путь к просветлению, поэтому ухаживание за своей сумасшедшей бабкой он рассматривал как «карма-йогу», стараясь не сосредотачиваться на запахах говна.

Он вставал в четыре, шел в свою пекарню, где работал пекарем, и уже к десяти утра был дома с горячим хлебом. По пути он покупал крупу и овощи и наваривал большую кастрюлю щей или другого овощного супа. Бабка просыпалась и начинала просить есть. Он наливал ей в миску супа и давал пол-батона хлеба. Та сметала все за две минуты и начинала канючить опять.

– Я голодная! Меня никто не кормит! Хочет уморить меня мой внучок и квартирку себе прибрать к рукам!

Крики были слышны через тонкие перегородки блочного дома, и соседи начинали стучать в стены швабрами, а бабка продолжала вопить.

Воля наливал вторую миску и скармливал ей еще пол-буханки. После этого бабка немного затихала и бежала в туалет – переводить съеденное в пахучее говно. А Воля открывал окно настежь, делал йогу, прана-яму и готовился спокойно встречать новый день, невзирая ни на что. С улыбкой на губах и в сердце. Это он делал не из-за любви к бабке, которая слетела с катушек, а от благодарности к создателю, который жил в нем с рождения. Бабка была всего лишь инструментом просветления, как, впрочем, и все в жизни Вольдемара. Ведь других целей для существования нет и быть не может. До этого он давно дошел.»

Ольга перевела дыхание.

– Дааа. А мы жалуемся на нашу жизнь. Я у себя насмотрелась на таких бабусь. Ходят под себя, жалуются, издеваются над персоналом. Зачем они живут?

– Не знаю, – ответила я. Не знаю. Пока. Может, там дальше разгадка. А все-таки надо было по-порядку читать, а то мы не поймем, почему.

– Не будь занудой! Так читателю даже интересней. Когда человек не понимает, и что-то не совсем логично, вот тогда интерес и возникает. Пошли купаться!

Мы взяли полотенца и отправились к пруду. Мы обычно купались в лесном пруду неподалеку от дачи. Пруд был небольшим, заросшим кувшинками и осокой, где со старых времен сохранился мост для купальщиков. Вода была холодной. Со дна били ключи, но это-то и было прекрасным дополнением к лесному воздуху и березовому лесу с перемежающимися соснами. Мы разделись и прыгнули одновременно с мостика – голые, я – шоколадная от загара, Ольга – бледная от городской работы.

Мы пришли с купания, и я поставила оладьи на кислом молоке. А Ольга взяла в руки тетрадь, пытаясь открыть последнюю страницу. Она прочитала вслух: «Самадхи не наступало».

Я перебила.

– Перестань форсировать события! Давай продолжать, где ты кончила в последний раз, ведь глава там не закончилась?

Оля вздохнула, но покорилась.

– Хорошо. Про сумасшедшую бабку опять.

Я открыла Ай-пад. – Диктуй!

– А покушать?

– Ты тоже прожорливая! Подождешь. Обед через два часа, а потом пойдем в лес.

Оля стала диктовать монотонным голосом:

«Вольдемар уже несколько лет преподавал йогу в соседнем клубе. Своей группы у него не было, так как никакого диплома тоже не было, зато он знал йогу лучше, чем эти преподаватели с дипломами из Америки и Германии. Те преподавали какую-то гимнастику, называемую аштангой или другими названиями. Но это была не йога. Он же постигал все сам, и его медленное познание было более целостным и глубоким.