– Как тут хорошо пахнет! Купаться пойдем?

– Да, после завтрака пойдем.

Я повезла ее по лесной дорожке к даче, и когда мы вошли, сразу поставила чайник на конфорку.

– А я круасанты из модной булочной привезла, – сказала Оля, разбирая свой рюкзак.

– И кило муки для тебя. Сделаешь кофе?

– Кофе у меня нет, зато есть какао-порошок, оставшийся от старых времен – «Золотой ярлык». Будешь шоколад?

– Да-да, буду, хотя у меня на него аллергия. Буду – с круасантом и маслом.

– Ну вот и хорошо. Я заварила две чашечки с какао-порошком, долила туда молока и разрезала круасанты, густо намазав их сливочным маслом.

– Какой завтрак! Красота! – сказала Ольга, уплетая все за обе щеки.

– Что за новая книга? О сексе?

– Угу, – фыркнула я медленно поедая вкусный, воздушный круазон с немного соленым маслом.

Пока мы пили какао со свежими круасантами, я рассказала Ольге историю о найденной в московском парке тетради в красном кожаном переплете и о йоге Вольке – авторе этой тетради.

– Ты мне немного подиктуешь? Так писать будет быстрее, – попросила я Ольгу и открыла свой Ай-пад.

– Почерк у него разборчивый, хотя и мелкий.

– Хорошо, – согласилась Ольга. А потом – купаться пойдем, хорошо?

– Ок, давай сначала запишем одну главу – и купаться.

– Давай откроем дневник на произвольной странице, – предложила Ольга.

– Нет, я начала читать сначала, – возразила я.

– Кто тут главный?

– Ну… давай лучше на произвольной откроем – так интереснее. Почему все должно быть «как принято»? Родился, женился, развелся, умер. Чего здесь нового? Будем, как Гурджиев – ломать шаблоны жизни.

– Да ты у нас больно продвинутая. Гурджиева знаешь.

– Я в Париже в его центре была, где французы просветляются по его методу. Красивый центр, домик с садом, и оттуда весь Париж виден. И портрет его висит. Он был мастером парадокса и говорят, знал Сталина и ему свои методы передал. За это Сталин Гурджиева и убил после войны. Хотя Гитлеру Гурджиев ничего не сказал. Убрали продвинутого йога – машиной задавили.

– Ну, давай не отвлекаться. Теперь – Воля. Открывай и диктуй.

Оля закрыла глаза, взяла тетрадь и открыла где-то посередине. Я приготовилась записывать.

«Вольдемар пришел с преподавания йоги домой около девяти вечера. Баба Валя сидела посреди комнаты вся в говне и счастливо улыбалась детской улыбкой безумия.

– Смотри, что я тебе напекла! – сказала она лукаво, взяв в руки плохо пахнущую колбаску своего кала. Вольдемар схватил её в охапку и понес бабку в ванную комнату. Там он раздел ошалевшую бабку догола и посадил в ванну. Она была похожа на мешок с костями, который велик ей по размеру. Складки обвисшей кожи печально окружали ее кости, а груди висели, как два пустых ненужных мешочка. Волос на лобке не было, а оттуда торчало какое-то подобие мужского члена.

Вольдемар включил душ и стал намыливать бабкино тело.

– Ты всю кастрюлю с супом съела?

– Да ты меня голодом моришь, внучок! Что там было, в кастрюле-то? Конечно съела! И еще хочу.

Маразм бабки проявлялся в ее неимоверной прожорливости, причем она сразу забывала, что только что ела, переводя все в говно. Вольдемар вымыл бабку, вытер досуха большим льняным полотенцем и окутал ее тощее сморщенное тело в домашний байковый халат бойкой, голубой окраски советской перестройки. Он взял ее на руки и отнес в кровать.

– Спи! Завтра будет суп и хлеб. Сейчас – отбой.

Старуха покорно закрыла глаза, и уже через пять минут раздался ее храп по всей однушке, а Воля еще долго отмывал говно от пола и стен, а потом запустил все обкаканное бабкой белье в стиральную машину, загудевшую как паровоз, который пел: «Наш паровоооз вперед лети – в коммуне остановка».