О том, что грешен, не тверди —

Одна морока впереди,

Мне больно выглядеть смешною.


Что обожглась – то не беда,

Зато теперь я никогда

В пустые речи не поверю.

Всё лабу-лабу-лабуда…

Ты, впрочем, был таким всегда —

Учусь на собственном примере.


Любовь в игрушку превратив,

Победу занеси в актив;

Уже я не боюсь удара.

Замысловат твой креатив

И мой чудаковат наив,

И в результате мы не пара.

Последнее слово

Дал мне слово, а я растерялась —

Приготовила ж целую речь.

Запунцовела щёк моих алость:

Тронь – и можешь ладони обжечь.


Что-то странное я лепетала,

Запиналась, глотала слова.

И такая во мне трепетала

Страсть – натянутая тетива!


Дал мне слово одно. Торопиться

Или дратвой зашить накрест рот?

Ты же знал: белокрылая птица

В теле немощно-хрупком живёт.


Ты же знал! И обидел жестоко,

Правда, слово последнее дал.

Я хотела сказать было много,

Я хотела – язык трепетал.


И горели желанием очи,

Но потом передумала, вот!

Так скажу я тебе, между прочим,

Кто последнее слово даёт?!


Ты хотел бы, чтоб я умоляла

Или в чём-то винилась? Уволь!

…Ах, как щёки горят мои ало,

Ах, какая в груди моей боль…

Золотые приспели закаты

Стыло-холодно, жизнеморозно.

Кто-то сможет меня оберечь?

Небеса, скаля зубы, мне: «Поздно!

Обогреет тебя только смерть!»


Руки в крест, заслоняю сердечко:

Неминучую не подпущу!

За меня кто б замолвил словечко

Перед Господом! Путь свой ищу.


Предо мною четыре дороги:

Отыщу ли я правильный путь?

Уложусь ли в земные я сроки

Или раньше придётся свернуть?


Золотые приспели закаты,

Да судьба заковала их в лёд:

«Виновата, сама виновата!» —

Мне вердикт однозначный даёт.


Жизнь моя – ледяная пустыня;

Перейду я её или нет?

Изнуряющий запах полыни

Да в снегу затерявшийся след.


Нынче, путь свой нелёгкий итожа,

Не хочу я ни словом соврать:

Тяжелы твои камни, мой Боже,

Да приспела пора собирать.

Бескрылая

Безбашенно влетевшая в роман,

Чего скрывать, теперь кусаю локти!

Ударил больно чёрный твой обман;

Как мог так слепо, ну вот как так смог ты?!


Теперь апрель… И пьёт весну ольха

По чуточку, по малому глоточку…

Эх, если бы была я без греха,

Росу клевала птичкой бы с листочка,


Или, раскинув белые крыла,

В обнимку с ветром над землёй летела.

А я почти такою и была —

Безвинны были и душа, и тело.


Потом вот этот (Бог ты мой!) роман,

Когда смешались действа, даты, лица…

Внимала сердцем слов твоих дурман

Я, белая нестреляная птица…


И в результате белые крыла

Мои пылятся на крючке в прихожей.

А как светло была я влюблена!

И мне казалось, ты немножко тоже…


Пронизывает холод до костей —

Меж нас такая лютая остуда.

Молчишь как умер, нету новостей…

Но крылья не сжигаю я покуда.

Не соловей

Ты пел и пел, почти как соловей,

Слегка фальшивя, искренне и мило.

Хотелось верить в мёд твоих речей —

Сама весна к тому благоволила.


И я пошла в объятия твои,

От слов шальных немножечко хмельная.

В черешнях томно пели соловьи,

Но лишь тебя я слышала, смешная.


Напев мне сладких песен про любовь,

С припухших губ срывал ты поцелуи.

В виски стучала полудико кровь,

И пели ночи нежно «Аллилуйя».


Доверилась, как девочка, тебе,

Фальшивых нот в руладах не услышав.

А ты прошёлся вихрем по судьбе,

Кантатой звёздной простучал по крыше


И растворился в бледных всплесках лун:

Ни песен, ни ответа, ни привета!

Сам о себе ты говорил «шалун»,

И, знаешь, раньше нравилось мне это.


Но отошла, хоть ты вернулся вновь,

Я от любви как будто от наркоза.

Я разлюбила пенье соловьёв —

Такая вот со мной метаморфоза!

Не сотвори себе кумира

…И правильно, конечно, говорят:

Не сотвори вовек себе кумира!..

Октябрь. Начало. Журавли летят

На неродную половину мира.


Что было – разлетелось в пух и прах.

А как же я тебя боготворила!

Печаль распята на семи ветрах,