Как странно то, что я ещё жива.

Ужель когда-то я ещё ступлю

На жёлтый лист опавший, безмятежный?

Я это время бесконечно нежно

И трепетно, и бережно люблю…

На лист багряный неужель ступлю?

Приговорили к «вечности» врачи;

В диагноз страшный верю и не верю,

Но никому не открываю двери:

Тут хоть молись, хоть в голос тут кричи…

Диагноз странный выдали врачи.

А там, за пыльной шторою, трава

И солнце, и журавликов распятья…

Вчера я выходное шила платье…

Ах, что же так кружится голова?

Как странно то, что я ещё жива…

Сжигал огонь черновики —

Мои «нетленные» творенья:

Написанные от руки

Наивные стихотворенья.

Обложки корчились, шипя,

И хлопал дым крылом, как птица.

Я ворошила, торопя,

Непрогоревшие страницы.

Казалось, вот сейчас сожгу

Всё до листка принципиально,

А завтра написать смогу

Пронзительно и гениально.

Вот прямо с завтрашнего дня

И чистого начну листа я!..

Стихи в объятиях огня,

Казалось, тают, тают, тают, тают…

А тридцать лет спустя (ведь срок?)

Я поняла, душой сгорая,

Что лучше тех сожжённых строк

Так написать и не смогла я.

Я не была хорошею женой,

Иначе не расстался б ты со мной.

За то, что ты ушёл к другой, хорошей,

Прости меня, пожалуйста, Алёша!

Прости за то, что отпустила к ней,

За бесконечность серых моих дней.

Прости за липкий страх моих ночей,

За то, что целый год была ничьей.

А когда год спустя ты постучал,

Я не впустила. Ключ в двери торчал,

Мне стоило его лишь повернуть

И (Боже правый!) всё опять вернуть!

Но я была не лучшею женой —

К двери припав озябшею спиной,

Ногтями впившись до крови в ладони,

Я думала: зачем звонок трезвонит?

Я так привыкла быть уже одна!

Плохая я была тебе жена.

Хорошая б, наверное, впустила.

Прости меня за то, что не простила.

Боль на донышке – горе выпито,

Память горло мне обвила.

В сердце четкие буквы выбиты:

Не тому любовь отдала.

Неналаженно, неприкаянно

Я безмужнюю жизнь влачу.

До безумия, до отчаянья

Вновь быть преданной не хочу!

Без души, пустой мешкотарою

Оказался мой идеал.

«Ты найдёшь ещё, ты не старая», —

Уходя к другой, он сказал.

Зализала я рану чёрную,

Отболела я, отошла.

Но обломаны непокорные

Два бесстрашных моих крыла.

Ни взлететь, ни спеть, ни довериться,

Ни к другому припасть плечу…

Может, всё-таки перемелется?

Одинокой быть не хочу!

Лебедь гордая, лебедь белая,

В облака я опять воспарю!

Неприкаянно-оробелая

Сердце счастью я отворю!

Не девчонка давно, что попишешь,

Поспокойней пора быть, потише.

Только я всё летаю, летаю…

Образумить? Затея пустая.

Не приемлю спокойного счастья,

И живу, и грешу я со страстью.

И когда часть ответа настанет,

И душа пред судом моя встанет,

Пусть Всевышний меня и рассудит.

Но когда этот суд ещё будет!

А пока я не тлею – сгораю,

И покоя отнюдь не желаю.

Да, я грешница, да, не святая,

Но, поверьте, затея пустая —

Вразумить меня, сделать святошей.

Нет, ничто мне уже не поможет.

И жила, и живу сумасбродкой,

И не рай меня ждёт – сковородка.

Но и в ад ведь попав, не заплачу:

Просто я не умею иначе!

Если можно, дайте слово —

Расскажу как на духу:

Я женатого, чужого

Полюбила, не солгу!

Время судьбы так связало:

Навсегда – не навсегда;

Я любила, я страдала —

Не забава, а беда!

У закона слово строго:

Он женат, уйди с пути!

Эта занята дорога,

Ты свою себе найди.

Пряча боль и пряча слёзы,

Я в сторонку отошла.

Но таким уже морозом

Жизнь сердечко обожгла!

Передать и доли сотой

Я словами не могу;

Стала жизнь таким болотом,

На другом он берегу.

Мне нельзя туда – чужая;

Всё былое как во сне.

Я молчу, не возражаю:

На войне как на войне.

Только нет огня былого —

Как тут выдержать огню?

Если можно, дайте слово —