Перечень женских работ впечатляет. Но чем же занимались мужчины? В основном только охотой – но не каждый день, и в целом добывали дичи не очень много. Дэниел Эверетт так описывал будни южноамериканских индейцев пираха: «Часто я видел, как мужчины целыми днями ничего не делали, а только сидели вокруг тлеющего костра, болтали, смеялись, испускали газы и таскали из огня печёный сладкий картофель. Иногда к этой программе добавлялся ещё один номер: они дергали друг друга за гениталии и ржали, как будто первыми на всей земле придумали этот изумительный трюк» [100, с. 85].

Ясно видно, что эксплуатация женского труда никак не связана с переходом к производящему хозяйству – там эта тенденция лишь продолжилась. Гораздо более поздний быт монгольских кочевников был устроен совершенно аналогичным образом. Итальянский монах-путешественник XIII века писал о монголах: «Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах, но они охотятся и упражняются в стрельбе. Женщины их всё делают полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры» (цит. по [60, с. 395]). Такие же описания оставили путешественники по Дагестану второй половины XIX века, называя местных женщин «несчастными женщинами кавказских гор, работающими, как вьючный скот, и не только под старость, но и в 30 лет уже не могущими распрямить свой стан! В облегчение полевых работ дидойских женщин нигде не видно было и ишака, этого единственного существа, участь которого в горах может сравниться с участью женщин. Но нет, ишаки в Дагестане всё же в большей холе, чем женщины!» [34, с. 321]. В XVII веке римский посол в Москве писал о России: «женщины трудятся на полях гораздо более, чем мужчины» [81, с. 35]. При этом дома картина, похоже, была ещё ярче, и женщина проводила за домашним трудом аж на 600% больше времени, чем мужчина [1, с. 97].

80-летняя крестьянка рассказывала, каким на протяжении жизни был её с мужем рабочий день: «Бывало, я со своим мужем, так и каждая женщина, вот по сих пор ходим в болоте, ведь болота были. И клали копну на таких рассохах, палочки ставили и [на] носилки клали и так носили. И вдвоём копненки [носили], я сзади, он спереди, ведь он – мужчина. Он кладёт, поставит на рассохи, он укладывает этот стожок. Я, женщина, лезу на тот на стожок, ведь там надо поправлять, надо укладывать. Придём домой, устанем. У меня и свинья кричит, и варить надо, и корову доить надо, и всё надо делать, и дети есть, и дети есть хотят, и он хочет есть. Он придёт, сядет, и всё. И коротко-ясно. И одну работу делаем. Но у него есть время, а женщины всё работают» [48, с. 222]. То есть муж и жена вне дома выполняли одинаковую работу, но придя домой, мужу позволялось расслабиться, тогда как женщине ещё предстояло много чего сделать. Классическая картина с мужиком на печи не столь и сказочная. Интересно, что, похоже, в народе довольно ясно осознавали такое положение вещей, что было зафиксировано в некоторых сказаниях. В одном из них объяснялось, что женщина вынуждена работать больше мужчины, потому что однажды не подсказала дорогу заблудившемуся Христу, а отослала его спросить об этом мужа, пахавшего неподалёку. За то Христос сказал женщине: «У тебя никогда не будет времени. Ты будешь одну работу делать, а десять тебя будут ждать». Муж же дорогу разъяснил, и Христос ему обещал: «У тебя всегда время будет» [48, с. 222].

Сходная картина наблюдается и в жизни современных жителей мегаполисов, когда женщина после работы вынуждена ещё делать многое по дому, что в социологии получило название женской «второй смены». Такое положение женщины в точности совпадает с её положением у всех охотников-собирателей, а значит, оно уходит корнями в глубочайшую древность.