– Трава, это трава, – шептал Хадис, чувствуя слёзы.

– Чего бормочешь? – нагнулся, тот, что хрипел и засмеялся. – Траве радуется. Сбежал от серых или выгнали?

– Сбежал, – прошептал Хадис, боясь, что сейчас сильные руки поднимут его, поставят на ноги и заставят вернуться в царство мёртвого камня. – Я верил, слышите, верил. Игуана на стене и цветы. Я верил.

– Бредит? – присел рядом второй.

– Его не потащу, – выпрямился хриплый.

– Потащишь, Крысолов— засмеялся второй и похлопал Хадиса по спине. – У него есть первый взнос. Значит, имеет право. Я за водой.

Хадис услышал шаги и хриплый продолжил:

– Пришьем тебя и вещи разделим. Я знаю, где обменять. Залик малой не дурак, согласиться.

В мгновение все перестало существовать. Хадис лежал в тишине и удивлялся собственному безразличию. Ему не было страшно. Напротив, ощущал себя победителем. Единственное, о чём сожалел – был Дэн. Хадис не сможет показать сыну мир.

Голову обожгло ледяной водой. Он сел и выдохнул. Глаза, застланные потеками воды, смешанными с кровью, не могли различить того, кто стоял перед ним. Лунный свет, блёклый из-за набежавших туч, вычертил в темноте небольшой холмик. За ним маячил невысокий силуэт с голосом второго.

– Неплохо. Идти сможешь? – спросил он.

– Да, – нехотя кивнул Хадис.

– Тогда пошли.

В воздухе запахло животным теплом. Хадис прищурился и потянул руку, пытаясь опереться о холмик. Наклонился ближе и отпрянул. Перед ним лежал человек. Ещё тёплое тело, отдавало земле остатки жизни.

– Что с ним? – спросил Хадис, чувствуя, как дрожит голос и не дожидаясь ответа принялся искать шею.

– Я бы тоже хотел знать, – ответил второй. – Хочешь забрать его вещи. Ты прав. Зачем оставлять добро. Ему не пригодится.

– Я не хочу его вещи. Я пытаюсь помочь?

– Крысолову, предложившему тебя завалить? – пнул второй тело первого. – Все правильно. От таких надо избавляться. Сдаст тем, кому собирался сбагрить твоё добро. Я не привык прощать и оборачиваться.

Хадис слушал законы нового мира и машинально расстёгивал клёпки на куртке первого. Мысли скакали в варварском танце: «Сдалась мне эта чёртова игуана. Анне и Дэну не место в этом поганом мире. Если сделать непрямой массаж сердца, то…» Случившееся не укладывалось в голове.

– Верх не бери. Дырявый. Сам видишь, дырявый, – усмехался второй.

– Я, – обессилев, Хадис сел рядом с телом.

«Первый хотел убить тебя. Второй защитил. Так какого же дьявола, ты рыскаешь по телу крысы», – поганые мыслишки выползли наверх, подмяв под себя желание помощи ближнему.

– Держи, – второй протянул ему ботинки, снятые с Крысолова – Я Залик.

– Хадис, – машинально взял он обувь убитого одной рукой и пожал освободившуюся ладонь другой.

Шершавая сила сдавила пальцы Хадиса и, почувствовав грань между доказательством превосходства и предложением дружбы, замерла, отпустила.

– Давай выдвигаться. Скоро тигры учуют кровь и тогда не спастись. Утащат в дебри.

Хадис сглотнул ставший поперёк горла ком и постоянно озираясь поплёлся за Заликом. Радость от обретённой истины сменилась смятением и страхом. Слишком резким был контраст между безопасными бетонными коробками и диким животным миром. Хадис и Залика причислил к животным. Не мог один убить другого за помысел. Человек не мог убить человека.

Ветки деревьев хлестали по лицу, колючий кустарник впивался в одежду, неровная поверхность уходила из-под ног, но запах ночной свежести был божественным. Ради одного глотка можно потерпеть все злоключения. Хадис преклонялся перед лесом: живым организмом, поющем и клокочущем на разные голоса. Хтонический ужас очнулся и взял верх над вдолблённой в голову мнимой человеческой властью. Хадис впервые, после «карнавальной» чумы, почувствовал свою никчемность. Несколько минут назад он легко мог оказаться на месте Крысолова, а сейчас идет через лес с убийцей и восхищается своей незначительностью.