– По два-три часа оставаться каждому наряду, копать и носить.

Все тогда согласились с Колосовым, и постепенно ущелье перерезала рыхлая полоса земли.

Потом полосы появились и в других ущельях, даже в расщелках, а уж затем Колосов вместе с Ромкой Банниковым, невысоким, щуплым, но умным и способным на выдумку, сооружал «катюши», «ванюши», «машеньки» – сигнальную артиллерию из разноцветных ракет, которой присвоили вскоре и официальное название: приборы пограничной хитрости. Заденет нарушитель проволоку, растянутую вправо и влево от прибора, ракета – в воздух. Наступит на рыхлую полосу земли – след. Действовать нарядам стало намного легче, а счет задержанным нарушителям резко подскочил.

До сих пор следовая полоса лежала в Боговых воротах, только была шире и лучше обработана. Теперь ее пахали и боронили трактором. Имелась к тому же сигнализация. Современная. Не приборы пограничной хитрости, а приборы пограничной бдительности.

«Газик», попетляв по серпантинам, вырулил на плоскую ровность, почти в центре которой и стояла застава. Справа и слева – те же высокие причудливые скалы, та же черная вершина с пастью дракона, те же забытые кем-то пироги на дальних отрогах: все то же, что было и прежде, в годы срочной службы, но сейчас долина, где стояла застава, показалась Колосову удивительно уютной. Он едва сообразил, отчего. Деревья: тополя, елки, карагачи. Их было много. Высились они и во дворе, и вокруг плотного зеленого забора, а сквозь густоту ветвей просвечивались белизной казарма, конюшня, гараж и офицерский дом.

– Ого! Новая! Типовая! – вырвалось у Колосова.

Он уже знал, что все заставы отряда построены по типовому проекту, все с центральным отоплением и газом, но одно дело знать, другое – увидеть вместо небольших серых домиков, образ которых сохранился в памяти, большую, красивую казарму, которую и казармой-то назвать просто неловко.

Дежурный по заставе сержант Уржанцев встретил Колосова традиционным докладом, затем спросил:

– Капитана Серова прикажете разбудить? Он с границы недавно.

– Нет-нет. Я не спешу. Не на один час приехал. Начну с осмотра заставы. Погляжу, как вы живете…

– Я все покажу.

– Нет необходимости. Несите службу.

От казармы веером расходились ровные дорожки из мелкого дробленого камня к конюшне, к бане, к питомнику, к складам и гаражу. Каждая дорожка обсажена пирамидальными тополями вперемежку с елками. Здорово. Когда он служил на заставе, двора, можно сказать, у нее вовсе не существовало – валуны да трава. Густая, шелковистая, как шерсть тонкорунной овцы. У валунов она была более высокой, отчего казалось, что овцы давно не стрижены. Валуны и сейчас еще кое-где сохранились, и так же топорщилась вокруг них высокая трава.

А вот и он, его валун. Выжил. Вроде бы как памятник его прошлому. Колосов свернул с дорожки и сел на жесткий, но привычно теплый гранит и словно нырнул в прошлое. Сразу – вниз головой. Нет, он не поскользил памятью по всему пережитому здесь, не вспоминал сейчас, как трудно им доставалось, пока привыкли к горам и бессонным ночам в нарядах – память его вырывала главное, поворотное в жизни.

Прошел по дорожке пограничник, лихо вскинув руку к козырьку фуражки, но Колосов даже не ответил кивком на приветствие: жил сейчас прошлым. Он будто вновь читал заметку в окружной газете, и как в тот судьбоносный момент искал лучший выход на развилке дороги судьбы. Тогда он присел на валун, чтобы отойти душой от ночной службы в ущелье Страх Божий, сидел, ни о чем не думая. Вернее, думал, как в колхозе, как мать, которая тащит на себе все хозяйство, после того, как его призвали в армию (отец Колосова погиб на фронте). Считал, сколько месяцев ему осталось до увольнения. И тут подошел к нему начальник заставы Стрижков. Явно измотанный бессонными ночами и частыми тревогами, но, несмотря на предельную усталость, сохраняющий доброту. Он всегда находил время за счет, конечно, собственного сна потолковать с бойцом по душам, если в этом виделась ему необходимость. Капитан подал Колосову многотиражку.