С Московского вокзала до родного Тихвина Егору полагался бесплатный проезд. Он считал минутки до прибытия поезда, прижимая к себе сумку с гостинцами. В портмоне лежала бумажка с адресом Лехи. Но отчего-то в гости к армейскому другу не хотелось: в такой суматохе и до матери не доедешь. Все потом. Потом. Отдохнуть бы, выспаться на своем диванчике, повидаться бы с ребятами, посидеть на лавочке, водочки выпить, на гитаре побренчать… И вернуться в Ленинград, который звался теперь не по родному вычурно: Петербург. Ха! Петербург с заплеванными вокзалами!

Он с интересом рассматривал томившихся в ожидании людей. Какие серые лица, плотно сжатые рты, словно война началась. Ни одного яркого пятна, все некрасивы и сосредоточенны. И вдруг – трое в форме. Такие же солдатики. Увидели его, заулыбались, подошли.

– Здорово, землячок! Покурим?

Егор достал смятую пачку, предложил служивым. Закурили, разговорились.

– Может, сходим куда-нибудь, отметим дембель? – подмигнул один из них, чернявый, высокий.

– Да не, мужики, уже опаздываю. Домой надо, – отказался Егор.

– Да брось ты, тут недалеко пивнуха неплохая, – уговаривал второй солдат, невысокий, скуластый.

Что-то напрягало Егора. Лица, не очень похожие на веселые, счастливые мордахи служивых, бегающие, скользящие по сумке взгляды. Прилипчивые какие-то, домой к невестам не торопятся. И волосы под шапками: длинные, отросшие. Где аккуратные кантики на подбритых шеях? Грязные, мятые шинели, нечищеные сапоги, отсутствие подшивы на воротах гимнастерок – да солдаты ли они вообще? Ряженые!

Третий из ряженых, до этого безмолвствующий, вдруг сказал:

– Да че ты так ломаешься? Западло выпить с нами? – он не взял сигарету, поэтому не снял варежки. Варежки…

Егор машинально взглянул на свои руки, одетые в коричневые перчатки. Незаметно скосил взгляд в сторону варежек и вдруг заметил, что некурящий молчун постукивал варежкой по прилавку газетного киоска. Постукивал.

«В варежке спрятана заточка», – обожгла страшная мысль Егора. Никакие это не дембеля, а действительно ряженые бандиты, заманивающие таких вот дурачков, как он, в темные углы, в глухие парадные или подозрительные рюмочные. Народу с Украины, Белоруссии много едет, все с сумками, с деньгами. Бросить сеть, какой пескарь и попадется. Напоят клофелином, или сразу, без церемоний – заточку в бок. А потом дели барыш и жизни радуйся.

Егор метнулся от ряженых в гущу народа, спешивших на перрон к подошедшему поезду. Забрался в вагон и долго не мог успокоится, хотя за окнами давно уже проплывали бескрайние Синявинские болота.

О такой стране мечтал Леха?

Нет, правильно, что не пошел к Пчелину. Не хотел он с ним встречаться по многим причинам. Во первых, внешний вид. Леха, наверное, уже в тузах ходит, весь упакованный. И тут Егор нарисуется, дурак дураком, в шинельке своей. Лишний повод подколоть, ужалить, с легонькой такой подковыркой – Пчелин обожал это дело.

– На шутки обижаются очень глупые люди, – объяснял он, – я так людей проверяю. На вшивость. Мне в команде терпилы и обиженки нафиг не сдались.

– А ты не боишься, что на твою шутку тебе кто-нибудь в рыло даст? – спрашивал Егор.

– Смотря на какую шутку, – пространно отвечал Леха.

К дембелю у Лехи появилась странная кличка – Пасечник.

– Слушай, а почему Пасечник?

Леха стрельнул тогда своими синими, как вода Арала, глазами.

– Пчелин потому что. А за пчелами кто следит? Правильно, пасечник…

Нет, не хотелось с Пчелиным встречаться. Хотя тот писал, приглашая к себе, обещал устроить на «непыльную работенку». Главное, чтобы чувство юмора не подводило – ухмылялся в письме. Егор стеснялся спросить, женился ли друг на своей «королевне». Леха об этом ничего не говорил.