Иногда Егора охватывал гнев и отчаяние: хотелось увидеть Дашу, поговорить с ней, попросить прощения. Но как: Пчелин навсегда отравил его сердце, небрежно, походя сказав однажды:
– Ты сопли особо не распускай. Думаешь, бабы нас ждут? Как же, держи карман шире!
– А Танька твоя?
– А Танька мне ничего не обещала, пусть пока на свободе плавает, дурында. Вот вернусь – и поговорим.
Потом Леха уехал в Северную Столицу, а Егор продолжил службу где-то под Кривым Рогом. Жирная масляная земля налипала на кирзачи и колеса БТР, новый друг и напарник Костя Березинский, взятый под опеку, напрягал своей откровенной тупостью. Командир части Пругло был не умнее Кости, и, наверное, от того, что Егор чувствовал это, люто возненавидел дерзкого срочника. Егор не вылезал из нарядов, но, освободившись, вновь впутывался в какие-нибудь авантюры, затаскивая с собой несчастного недотепу Березинского.
Егор, сбегая в самоволку, полюбил отираться у добрых бабулек, просаживая на самогон последние солдатские гроши. Вернувшись в часть пьяней вина, выпрастывал из-под ремня гимнастерку и высыпал на пол грецкие орехи, яблоки или груши.
– На всех, пацаны, – хрипел он и падал на кровать.
Пацаны, убоявшись гнева Пругло, на вечерней поверке стояли, тесно сомкнув ряды, чтобы Егор случаем не вывалился на плац. А так, прижатый дружескими плечами со всех сторон, мирно спал, и только что не похрапывал.
Скучно, нудно было Егору. Он прямо кожей ощущал, как Пчелин на воле вольной покоряет неприступную Таню. Или не покоряет вовсе. Что ему стоит затолкнуть девушку в машину и… А там, хочешь не хочешь, замуж идти надо. Вряд ли посадишь Леху в тюрьму за изнасилование – не тот человек.
Егор даже в Бога поверил, лишь бы Таня замуж не вышла. А еще Егор просил Бога, чтобы Таня оказалась глупой как пробка и пустой, как бутылка из-под портвейна. Но что-то подсказывало ему: нет, не глупая она. И не пустая. Она – средневековая леди, таинственная и далекая мечта. Звезда полярная, путеводная. Настоящая любовь!
Как бы ни тянулся год службы, но он все-таки закончился. Егор смотрел в окошко на мелькающие перелески, бескрайние поля и реки. Сначала мимо проплывали аккуратные белорусские поселки, но потом все чаще и чаще стали появляться покосившиеся избушки и упавшие заборы – Русь-матушка. Все вокруг серое, унылое, убогое. Родина, здравствуй!
Глава 3
Витебский вокзал встретил Егора неласково. С серого неба сыпался снег пополам с дождем. Хорошо, что на дембеле была теплая шинель: остальные пассажиры пытались согреться, кутаясь в свои куцые, на рыбьем меху, куртяшки. Грязный перрон, перевернутые ящики с какими-то разложенными на газете продуктами. Шустрые бабки расхваливали товар, привлекая к себе покупателей. Угрюмые лица, ни одной улыбки. В зале ожидания пахло кислой мочой, словно это не красивейшее здание Европы, а зачуханный, богом забытый, полустанок.
Откуда здесь взялись попрошайки? Они сидели рядком, умоляя прохожих о помощи. Заплеванный пол, тусклый свет, отвратительное амбре – куда он попал? В счастливую, свободную Россию?
Кое-как добрался до Московского вокзала. И здесь не лучше. Вокзалы обнажили срез страны, ее разруху и растерянность. Вокруг шныряли подозрительные типчики и предлагали «расслабиться с девочками». Те же вездесущие старухи с картонками на шее сиплыми голосами орали:
– Сдам комнату, квартиру, апартам-е-е-е-нты!
Таксисты у вокзала, черноусые дяди, толком не говорившие по-русски, хватали приезжих, зорко угадывая в них наивных провинциалов, наперебой галдели, и, чуть ли не силком запихивали несчастных в свои «волги» и «жигули».