Таким образом, концепция Дж. Фортескью, характеризовавшего в политический режим, существующий в Англии как «regimen politicum et regale», вовсе не предполагала того, что английский король обладал одной властью, которую он делил с парламентом. Представляется, что смысл этой концепции был не совсем верно истолкован: на самом деле автор утверждал, что английский монарх обладал двумя видами власти. Одну из них он делил с парламентом, другая же принадлежала только ему. Король-в-парламенте (rex in parliamento) вводил налоги и принимал законы в рамках ординарной прерогативы, опирающейся на положения общего права; король как суверен (rex solus) использовал экстраординарную королевскую прерогативу.
Вторым после общего права важнейшим основанием королевской прерогативы была вера в то, что Бог сделал короля своим наместником на земле (God's lieutenant upon Earth), и что эта должность является наследственной в правящей династии. Если экстраординарная и ординарная прерогативы определяли конкретные сферы применения королевской власти, то прерогатива по божественному праву выражалась в совокупности различных идеологических концепций, закреплявших высокий общественный статус королевской власти.324 Прерогатива, основанная на божественном праве, также не предоставляла королю возможности действовать произвольно. Напротив, в самой идеологической конструкции этой прерогативы были заложены весьма существенные ограничения, весьма четко осознаваемые английскими монархами.325
Анализ правовых оснований королевской прерогативы со всей очевидностью показывает, что английская монархия оказывалась ограниченной дважды. С одной стороны, она была ограничена традиционными политическими структурами в лице парламента, фактически превратившегося в результате Славной революции 1688 г. в основного проводника ординарной королевской прерогативы. Благодаря особенностям общего права, в системе институтов которого королевское законодательство всегда играло подчиненную роль, сформировалась особая политическая форма «regimen politicum et regale». Особенность ее, однако, заключалась не в том, что английский король был обязан действовать совместно с парламентом, осуществляя принадлежащие ему полномочия в рамках ординарной прерогативы. Более важно другое – сама ординарная прерогатива оказалась ограничена уникальной правовой системой, нормы и институты которой считались к тому времени достоянием всех свободных подданных английской короны. Смысл этого ограничения формален и безличен, поскольку ординарная прерогатива английских монархов осуществлялась по общему праву, которое не может быть изменено волей монарха. Общее право в этом отношении выступало как особый комплекс норм, на который не распространялись прерогативы короны, также обязанной подчиняться им. Кроме того, королевская власть оказалась ограниченной и присутствием морального закона над ней в лице концепции божественного права. Общее право стало уникальной правовой системой, институты которой оказались, благодаря уникальной исторической приспособляемости, наиболее приспособленными к восприятию и практическому воплощению принципа верховенства права.