Следует учитывать, что королевская прерогатива никогда не была неподвижной конструкцией ни в теории, ни в политической практике. Оформившись окончательно к началу XVII в., ко времени Славной революции 1688 г. королевская прерогатива начинает переживать процесс трансформации, связанный с комплексом социальных, политических и конституционных изменений, происходивших в этот период. Первой стала утрачивать позиции феодальная прерогатива, поскольку к концу XVII в. отношения собственности внутри группировок политической элиты окончательно стали безличными и утратили связь с земельным держанием.326

Сложнее обстояло дело с ординарной прерогативой, поскольку именно в этой прерогативной сфере решались ключевые вопросы налогообложения и ограничения прав и свобод подданных английской короны. Что касается последних, то уже в первой трети XVII в. попытки произвольного задержания английских подданных спровоцировали дискуссию о границах ординарной прерогативы королевской власти по общему праву и статутам Англии.327 Этот спор выявил неопределенность правового статуса личности перед лицом ординарной прерогативы и способность последней трансформироваться из средства поддержания равновесия между королем и парламентом в инструмент усиления полномочий королевской власти в ущерб парламенту. Последнее обстоятельство послужило поводом к изданию целого ряда актов, касающихся прав и свобод английских подданных, появившихся в ходе событий 1688‒1689 г. В этом отношении «Билль о правах» от 16 декабря 1689 г., представляющий собой юридический итог Славной революции, следует оценивать как устранение возможности использования ординарной прерогативы вопреки смыслу общего права.328

Что касается экстраординарной прерогативы, то она практически не являлась предметом специального обсуждения, поскольку ее применение зачастую отвечало интересам тех общественных слоев, которые были представлены в парламенте. Анонимный парламентарий высказал в 1610 г. весьма характерный взгляд на проблему: «В торговле между странами мы пребываем там, где common law не может судить. Торговец не имеет средств против того, кто грабит на море. Он не находится под защитой закона, но только под защитой короля. Объявление вне закона не имеет поэтому смысла для того, кто за морями. Он находится лишь под покровительством короля».329

Прерогатива по божественному праву ко времени Славной революции 1688 г. рассматривалась скорее как моральное ограничение, посредством которого становились невозможными какие-либо действия монарха, не подчиненные закону и общему праву. На протяжении «долгого XVIII в.» данная прерогатива претерпела изменения не столько в силу обсуждения в парламенте, сколько в результате трансформации самой идеи божественного происхождения государственной власти. Со времен появления «Двух трактатов о правлении» (1690 г.) Дж. Локка господствующей интеллектуальной парадигмой становится идея общественного договора, в соответствии с которым монарх был обязан заботиться о благосостоянии подданных посредством признания и соблюдения их неотчуждаемых прав, а подданные – повиноваться ему.330 В ходе событий 1688‒1689 гг. экстраординарная прерогатива английских монархов оказалась ограниченной в том отношении, что источником легитимности поздних Стюартов оказалось не божественное право, а парламентский акт.

Если возможность использования ординарной прерогативы вопреки смыслу общего права может расцениваться как реализация автократических тенденций в эволюции английской политической системы, то устранение таких возможностей парламентом, осуществленное в ходе Славной революции, указывает на те возможности, которые общее право предоставляло последнему в процессе реализации ординарной прерогативы английской короны. Изучение этих возможностей, а также прав и привилегий парламента в английской политической системе, представляет собой третий важный аспект влияния английской правовой системы на процесс трансформации конституционного устройства и партийно-политической системы Великобритании первой трети 20-х – середины 30-х гг. XIX в.