Доктор выскочил из машины и подбежал к Верочке, стоящей в стороне со «своими» детьми, видно, его привлек ее огромный живит.

– Чем вы думаете, – возмутился доктор, – вы на каком месяце? Это у вас четвертый? Вам нельзя расстраиваться, я вас увезу отсюда!

– Там пострадавший, – указала Верочка рукой, а второй вырвала из-под подола подушку, чем крайне обескуражила доктора.

– Ах, актеры! – Воскликнул доктор делая вид, что не удивился и, расталкивая людей, приблизился к Петру.

Петр пытался поднять часть потолка:

– Он здесь, здесь!

– Да, кто-то шевелится, – констатировал доктор, – крепитесь, мы вам поможем, мы вас спасем! Сестра, шприц!

Медицинская сестра, которой здесь было несколько некомфортно, на ней был коротенький белый халатик и, видно, она боялась поцарапать свои пухленькие розовые ножки, смущенно улыбаясь, подала шприц.

Доктор копался под декорациями, лицо его покраснело, он сильно потел:

– Вот черт, шприц в руке остался, не могу достать, но я уколол, он будет жить!

– Там мой друг, лучший наш актер! Скорей, скорей, подымайте! – Метался Петр.

Несколько человек подняли декорации. Под ними спал Виктор, рядом лежала шевелящаяся рука с топором, в руку был воткнут шприц.

– Ребята, что случилось? – Крайне удивился Виктор, – я уснул, нечаянно…

Виктор встал, взял руку и обратился к Петру:

– Смотри, она до сих пор шевелится, ну ты изобретатель!..

– Что у вас здесь? Сумасшедший дом! – Возмутился доктор, – вы из нас дураков делаете? Уезжаем!

Доктор с сестрой обиженно ушел к машине, громко стукнул дверью. Упала последняя часть стены от Дома культуры. Машина с шумом уехала.

Петр с Жанной отошел в сторону, его спина вздрагивала, как будто он плакал. Сзади подошел Виктор:

– Петь, да ты не расстраивайся.

Петр громко рассмеялся:

– Чтобы я плакал – да во мне течет корсиканская кровь… Ну, хоть капелька, хоть запах этой крови. Я чувствую! Поедем в Париж…

– Хорошо, хорошо, – успокаивала его Жанна, – может, тебя доктору показать?

– Так доктор уехал! – Начинал злиться Петр, – что ж не показывала? Я точно знаю: моей бабушке бабушка рассказывала, что ее мама несколько дней прислуживала Наполеону, а он называл ее второй Жозефиной.

– Старые люди бывают забывчивы или не точны, – вмешалась Жанна.

– Зато они не врали и с совестью у них получше, чем у нас, – не унимался Петр, – они бога боятся.

Виктор решил разрядить обстановку:

– Пойдем по домам, отдохнем, а потом решим, что делать.

– Пойдем, мой Император, – поставила точку Жанна и обняла Петра.

Самое интересное произошло. Толпе больше нечего делать. И она медленно расстаяла. Только дедушка с бабушкой еще долго стояли.

– А помнишь, ты меня первый раз поцеловал за этим клубом, когда мне было пятнадцать лет, – произнесла бабушка шепелявым голосом.

– Помнишь, – продолжал дедушка, – меня провожали в Армию, здесь был оркестр, много молодежи, и я еще за-за тебя подрался с Мишкой.

– А когда вы все демобилизовались здесь тоже был оркестр и молодежь. Но меньше и Мишки уже не было.

– Что ты заладила, все «Мишка» да «Мишка», – старик блеснул глазами.

– Дурачок, да я всю жизнь только с тобой, – прошамкала обиженно старушка.

А потом еще долго: «помнишь», " а помнишь», " а помнишь…»

По центральной улице городка Жанна вела под руку Наполеона. Распахивались окна в домах. Балконы заполнялись жителями квартир, если, конечно, у них были балконы. У каждого в голове крутилось: или у нас снимают кино (что могло быть, но вряд ли) или, по улице идут сумасшедшие – эта мысль им казалась более простой и подходящей. Так думали те, кто никогда не посещал Дома культуры и не знал, что там есть, а теперь уже был – театр. Они только знали, где находился исполком. А в исполкоме уже начиналось оперативное свещание на тему «Почему рухнул Дом культуры и когда строить новый, и надо ли». Сначала решили установить причину культурной катастрофы.