На геометрии я целый час тупо таращился на непонятные графики, которые начертил коренастый и неуклюжий доктор Портер.

– Неужели никто из вас не знает, чем угол отличается от луча? – Кажется, прежде он работал в министерстве энергетики. И наше угрюмое молчание его удивляло. – Вообще никто?

Николь подняла руку:

– Разве это не одно и то же?

Ее подружки захихикали.

Когда Николь заговорила, сидящий за мной Оливер пнул мой стул. Я скривился, у меня вспыхнула шея. После той вечеринки мы с Николь толком не общались. Я ожидал (по крайней мере, первое время), что мы обсудим случившееся, но в единственную нашу встречу Николь, не смущаясь, ограничилась кратким “привет”. Я не знал, как принято поступать в подобных случаях, – неужели в порядке вещей, гадал я, после близости притворяться, будто ничего не было? – и обратился к Ноаху, а тот посоветовал мне отнестись к решению Николь с уважением и не стремиться сократить дистанцию.

– Вообще-то нет, – слабо улыбнулся доктор Портер. Глаза у него слезились, казалось, он вот-вот расплачется. – Луч – это линия, которая начинается в данной точке и бесконечно тянется в заданном направлении. Два луча, исходящие из одной точки, образуют угол…

После математики – у меня еще кружилась голова от всех этих вершин и параллельных плоскостей – ко мне подошел крепкий, опрятно одетый парень.

– Аарон Дэвис, – объявил он и протянул руку. Я узнал его, это был тот нахал с урока иудаики, который громко отвечал на вопросы, чересчур оживленно жестикулируя. – Вот решил подойти познакомиться.

– Ари Иден, – благодарно ответил я. В школе меня сторонились – я либо общался с Ноахом и компанией, и тогда от меня держались подальше, либо был один, и тогда на меня смотрели как на изгоя.

– Мы с тобой, я вижу, ходим на одни и те же занятия. – Одет он был слишком нарядно – галстук, темно-синие брюки в тонкую полоску; очки были ему велики, то и дело сползали с переносицы. – Как тебе первый день?

Я ответил, что хорошо.

– Отлично. Ты явно вписался. Ты из Норуолка?

– Что?

– Или из Уотербери? Ты вроде откуда-то из Коннектикута.

– Из Бруклина.

– Оригинальненько.

– В смысле? Я не сказал бы…

– Мне на физику пора, – перебил он, поправляя галстук. – Рад познакомиться, это большая честь для меня. Помнишь, что говорил Гамильтон[97] о священном удовольствии новой дружбы?

Едва он ушел, сунув руки в карманы и насвистывая мотив времен Гражданской войны, как из-за шкафчика показался Оливер.

– Правда, противный?

– Не знаю. По-моему, милый.

– Милый? Высокомерный всезнайка, одержимый историками и Гарвардом, как все в его семье.

– А. Ну если в этом смысле…

– Не сомневаюсь, он был с тобой мил. Наверное, хочет, чтобы ты проголосовал за него.

– Проголосовал?

– На выборах президента школы. Скоро начнется избирательная кампания, а Дэвис прирожденный политик. Эван его терпеть не может, – буднично сообщил Оливер. – Не говоря уж о том, что Дэвис с Амиром постоянно соперничают.

– Из-за чего?

– Из-за оценок, наград, колледжей, кто самый большой заучка и зануда.

– А Эван?

– Мог бы, если б хотел. Но не хочет.

– Почему?

Оливер пожал плечами:

– Эвану все равно.

Биологию у нас вела самая необычная учительница, доктор Урсула Флауэрс.

– Да-да, имя неудачное, сама знаю, привыкайте к этой мысли, и начнем урок, – отрезала она, выводя свое имя на доске. Седая, мускулистая, из-под воротника рубашки виднеется татуировка – маленький, скверно прорисованный микроскоп. – А как иначе, если твои родители бестолковые гавайские хиппи с нездоровым пристрастием к Диснею? – И закашлялась, точно по сигналу.

– Вам плохо? – наконец спросил кто-то.