День прошел как в тумане. На сдвоенном занятии по Талмуду рабби Шварц изо всех сил старался увлечь нас трактатом Брахот.

– Благословения, – бубнил он, – подтверждают то, что мы принимаем Бога как Творца вселенной. Но есть у них и вторая цель. Какая? – спросите вы. – (Никто не спрашивал.) Он откашлялся. – Они учат нас осмысленной благодарности и наслаждениям духовным.

Занятие по Танаху рабби Фельдман начал с обсуждения того, почему Рамбам так упорно подчеркивает слабости патриархов. (“Чтобы стать праведниками, – произнес он с диковинным южноафриканским выговором, – необходимо понять, что даже лучшие из нас всего лишь люди – такие же, как мы”.) Иврит у нас вела Мора Адар, семидесятилетняя израильтянка с выкрашенными в неестественно белый цвет волосами; пятьдесят минут ее урока оказались самыми скучными. (“Повторяйте за мной: «бейт сефер»”, – велела она с сильным акцентом. Оливер, торчавший в ее классе четвертый год подряд, выругался на иврите.)

Мора заметила мое недоумение.

– Ата хадаш?

Мой мозг медленно перевел: ты новенький?

– Кен.

– Эйх хаверит шелах?

– Э-э, ма?

– Эйх хаверит шелах?

– Это значит “Как твой иврит?”, – не выдержал кто-то из сидящих позади меня. – Господи Иисусе!

Мора Адар вздохнула и пробормотала что-то о скверных лингвистических способностях американцев.

К счастью, урок завершился, Оливер повел меня наверх, в безликую комнату на третьем этаже, мы вылезли в окно на балкон, где, рассевшись в шезлонгах, уже обедали Эван, Ноах и Амир.

Я неловко покосился на парковку, подозревая, что меня дурачат.

– Нам разве можно сюда?

– Еще бы, Иден, конечно, – ответил Эван. – И курить нам тоже никто не запрещает.

– Надо будет притащить тебе шезлонг, Ари, – сказал Ноах. – Эти нам принес Джио.

Я уселся на пол, спиной к перилам, и развернул сэндвич.

– Сначала надо его посвятить, – пробормотал Оливер, набив рот суши; он заказал доставку на адрес администрации, хотя, насколько я понял, ему не раз говорили, чтобы он не смел так делать. – Берегись, Иден, последний лох не выжил.

Я посмотрел на суши Оливера и с отвращением перевел взгляд на свой скромный сэндвич с арахисовым маслом.

– Я готов рискнуть.

– А это еще что? – Амир вдруг подался к Эвану, который вытащил из рюкзака книгу в потертом кожаном переплете. – Неужели ты не дочитал то, что Хартман задала на лето?

Эван, не поднимая на него глаза, убрал книгу обратно и застегнул молнию.

– Это книга о Набокове.

– Да ладно? Дашь посмотреть перед английским?

Ноах рассмеялся.

– Расслабься, – ответил Эван, не глядя на Амира. – Тебе это будет неинтересно.

– А. – Амир плюхнулся на шезлонг. – Опять философия?

– Не парься.

– И как вы только читаете это дерьмо, – произнес Оливер и зубами разорвал пакетик с соевым соусом. Брызнула черная жидкость, едва не запачкав Амира. – Я бы повесился.

– Аккуратнее! – Амир оглядел рубашку, нет ли пятен. – В кои-то веки постарайся считаться с другими.

Ноах отпил большой глоток “Гаторейда”. Вытер с губ оранжевую жидкость.

– Рабби Блум до сих пор дает тебе книги?

– Иногда.

– Что это? – спросил я.

Эван поймал мой взгляд, улыбнулся.

– Вряд ли ты такое читал.

После обеда начался ЕврИсФил, и это, как предупреждал Ноах, оказался какой-то цирк. Мистеру Гарольду было под девяносто; ростом он был шесть футов и шесть дюймов, невероятно добрый, с редкими пучками волос на макушке в старческой гречке. Поговаривали, когда-то он играл за “Рочестер Ройалз”[96]. Предмет свой в том или ином виде преподавал уже лет сорок, и, как я быстро сообразил, никакой управы на класс у него не было. К ассирийскому плену испарился даже намек на порядок: Ноах спал, накинув на голову капюшон толстовки, на экране его лежащего на парте айфона шли “Во все тяжкие” (правда, негромко); Амир лениво записывал за учителем, успевая сражаться с Лили в крестики-нолики; на задней парте Эван заигрывал с Реми, и говорили они в полный голос, поскольку бедный мистер Гарольд не слышал, что творится в глубине класса. Я почти весь урок просидел в оцепенении, изнывая от скуки, и развлекался тем, что поглядывал на Софию, которая грустно шепталась с Ребеккой и поглядывала на Эвана с Реми.