Если бы я могла лишить себя одного качества, то им была бы язвительность, чтобы внутренний голос тоже лишился ее.

Отец ерзает в кресле и кладет газету на кофейный столик, где стоит рамка с фотографией, на которой запечатлены папа, мама, Энн и я у входа в Диснейленд. Я помню этот день так, словно он был вчера. Было жарко и весело. Правда, меня не покидала мысль, что Микки и Минни отключатся из-за теплового удара.

– Не трать на ерунду, – говорит папа и протягивает деньги.

– Спасибо, пап. – Я беру купюры и прячу в карман толстовки к монетам, которые взяла в кофейне. – Тогда… спокойной ночи.

– У тебя все хорошо? – интересуется он. Похоже, он знает ответ, но дает возможность выговориться.

– Знаешь, с каждым днем все чаще кажется, что между мной и этим миром существует какое-то недопонимание.

– Мир – сложная штука, Пеони, но это не значит, что ты не разберешься в нем, – отвечает он и, как всегда, дает небольшую надежду, которая ускользает от меня после каждой неудачи.

Неудачи, неудачи, неудачи – порой кажется, что только на них я и способна.

– Спокойной ночи, – почти шепчу я.

Его рот трогает усталая улыбка.

Отправляюсь на кухню, пропахшую недавно разогретой лазаньей. Я не люблю кухню, здесь либо пусто, либо кто-то ест, заставляя меня поглощать лишние калории и увеличивать и без того немалые формы. Но что поделать? Желание приглушить тревогу посредством лишних углеводов и жира всегда оказывается сильнее желания влезать в самые маленькие джинсы в магазине.

Положив ноги на стул, моя младшая сестра Энн ест лазанью и параллельно читает книгу. Многозадачность – отличительная черта нашей семьи, по крайней мере всех ее членов, не считая меня. В животе урчит от запаха еды.

– Тебе положить? – спрашивает сестра, не отрываясь от книги.

– Нет, я не голодна.

Наглая ложь! Я мечтаю съесть слона, но наливаю в стакан воду и сажусь рядом с Энн. Она дочитывает и кладет между страницами закладку, в качестве которой всегда использует собственные рисунки. Сегодня это набросок пляжа Санта-Моника, на который мы часто ездили всей семьей, когда Энн была крохой.

Она поднимает взгляд и с минуту смотрит на меня, не по годам умное лицо успокаивает. В животе снова предательски урчит.

– Ты точно не хочешь поесть?

– Не могу. Мне нужно похудеть для съемок.

– Ты и так хорошо выглядишь.

– Ты говоришь это, чтобы мне стало легче, или вправду так думаешь?

– Я думаю, что ты слишком много думаешь.

– В таком случае вот одна из моих многочисленных мыслей: я хорошо выгляжу только для рекламы чехла от дирижабля.

Я пью воду, чтобы заглушить голод. Реклама в бикини сама меня не похудеет.

Энн смотрит с укоризной.

– Понимаешь, для этой рекламы нужна очаровательная улыбка, блестящие волосы, подтянутая попа и… ноги.

– Ноги? – удивляется она. – У тебя две. А сколько надо?

Ей не понять!

В отличие от меня ей досталось от родителей лучшее: миндалевидные зеленые глаза от папы, темно-каштановые волосы от мамы и недюжинный интеллект от них обоих. Я же похожа на некрасивую злобную сестру, прямо как в сказке про Золушку.

В детстве каждая девочка, смотря диснеевские мультики, представляет себя прекрасной принцессой: Белоснежкой, Ариэль, Авророй – ни у кого не возникает мысли отождествлять себя со Злой королевой, Урсулой или Малефисентой. Все хотят нежный румянец, упругие кудри и прекрасного принца, а не быть отвергнутыми, побежденными и забытыми.

Только жизнь не диснеевская сказка…

Ты разложишься быстрее, чем одноразовый стаканчик…

Не все девочки могут похвастаться кудрями и ресницами. Вот и я не могу, хотя в детстве никогда не мечтала быть отрицательным героем. Мои волосы, лоб, глаза, губы нельзя описать иначе, чем посредственные. Считается, что истинное горе – это уродство, но нет, быть призраком, тенью среднестатистического – вот что ужасно. Ты есть – хорошо, тебя нет – тоже хорошо. Пожизненный человек-невидимка. Но стоит признать, что я не переживала из-за посредственной внешности. Не переживала, пока не соприкоснулась с миром шоу-бизнеса и рекламы, в котором тут же нашлись люди, нашедшие недостатки, о которых я не подозревала.