Вскоре Гриша стал пользоваться заслуженным авторитетом товарищей, сметливый в работе и умелый баянист, он всегда оказывался желанным членом любой компании. К тому же у него открылся дар рассказчика-юмориста. Шутки и юмористические присказки сами рождались в его голове, удачным образом ложились в канву любого рассказа или разговора и поражали своей точностью и остротой. Собеседникам или слушателям оставалась только удивляться меткости и своевременности сказанного Григорием. С ним любили обмениваться мнениями, он становился выгодным музыкальным товарищем в вечерних посиделках с представителями женской половины человечества. Его старенький баян был его второй половиной, он не только играл на нем, он с ним беседовал, тот его внимательно выслушивал и старался передать настроение своего хозяина в бескрайнее море звуков. Слушатели не были людьми, искушенными в музыке, но те популярные песни, которые неслись с радиостанций, по их просьбе легко воспроизводились Григорием, ласкали слух и создавали нужное настроение. Под них можно было петь и плясать, отдыхать культурно и с огоньком, и все это было в пределах досягаемости, удобно и комфортно. Сам Григорий не спешил заводить себе новую подругу, во-первых, сохранялся страх перед «городским», во-вторых, мешало наличие малолетнего ребенка, Коли, и, хотя двоюродная сестра взяла на себя заботу о ребенке, но это, конечно, не могло продолжаться слишком долго, тем более, у нее были свои дети, о которых ей нужно было заботиться.

Так и проходили многочисленные дни нового горожанина, лишь когда поздним вечером он оставался один в комнате общежития, к Григорию подкрадывалась тоска по родному селу, его добротному дому, крестьянской размеренной жизни и односельчанам, в особенности, многочисленной родне, но страх попасть в число людей, у которых в городе ничего не получилось и они были вынуждены вернуться обратно в село, заставлял его решительно отказаться от мысли возвращения и продолжать карабкаться вверх. За короткое время он приобрел большое количество друзей на станции, его с удовольствием приглашали на свадьбы, где он охотно играл, веселя гостей и всегда хорошо подкармливался хозяевами. Одним словом, жил, не тужил, надеясь на свой успех.

Как-то, возвращаясь с работы, он был встречен комендантом общежития – женщиной преклонного возраста, сохранившей внешнюю привлекательность. Она стояла у входа и перебирала корреспонденцию, увидев Григория, она, обращаясь к нему, заговорила:

– Гриша, тебе письмо из Джезказгана, возьми.

Григорий удивленно протянул руку, взял маленький конверт и, поблагодарив, зашагал в свою комнату. Обратного адреса на конверте не было, лишь штемпель указывал на место отправления. Гриша с любопытством вскрыл письмо и сразу увидел ровный, каллиграфический почерк Нади, да, это была она. Судорожно пробежав по строчкам, он остановился на абзаце, где Надя писала: «Гриша, я живу одна со своими родителями, узнала, что ты переехал все-таки в город, хотя убеждал меня о невозможности такого твоего решения! Мы все еще муж и жена. Прошу тебя подумать о нас. Приезжай сюда, мы сможем жить с моими родителями, отец тебе подыщет достойную работу. Тем более, что ты, как я знаю, стал железнодорожником. Тебе надо учиться, ты способный. Я жду тебя, не дури, что там держаться? Джезказган большой и перспективный город, здесь много больших производств. Ты сможешь хорошо устроиться и получать высокую зарплату и, конечно, учиться заочно. Не всю же жизнь ты будешь простым рабочим! Приезжай, я тебя жду. Твоя Надюшка».

Гриша еще и еще перечитывал маленькое письмецо, словно хотел что-то прочесть между строк, складывал его в конверт, затем вновь вынимал и опять перечитывал, пока, наконец, не положил его во внутренний карман кителя. После чего он, не раздеваясь, во весь рост вытянулся на кровати и предался своим мыслям. Они стрекотали во всех самых потаенных уголках его головы, взлетали в ней, подымались к самым вершинам и вдруг катились с оглушительным громом вниз, падали у подножья, рассыпались вдребезги, но тут же собирались и устремлялись обратно к вершинам, покорив их, опять натыкались на леденящий холод, вгрызались в лед и опять стремительно катились вниз и рассыпались белоснежной пеленой.