– Ну, что ж, за откровенность спасибо. Отец, надо бы и у Настеньки спросить ее мнение.

Спохватившись, Спиридон обратился к Анастасии:

– Что думаешь, дочка, как решишь-то, ведь тебе жить?

Смущенная Настасья не знала, что ответить, ей хотелось дать свое согласие, но родители мужа, в семье которых она жила, за это время стали для нее родными людьми, как они отреагируют, как поймут ее, не осудят ли, не обидит ли она их? Вопросы, вопросы, вопросы, и на них нужно знать точный ответ. Здесь нельзя ошибиться, подвести их, ухудшить будущее Вареньки. Иван ей казался человеком хорошим, надежным. Она видела, как мужественно он переносил операцию и свою не хотящую заживать рану. Но одно дело госпиталь, разговоры, другое дело, семья с ее каждодневными трудностями и заботами. Конечно, одной жить ох как не просто, но пока, слава богу, живы родители мужа, своих она давно схоронила, они заботливы, любят внучку, да и к ней всегда относились по-доброму, даже от Демида не раз защищали. И обижать, задевать их никак не хотелось. Немного поразмыслив, Анастасия ответила:

– Мне нужно подумать, я не готова ответить сразу, извините.

Спиридон глубоко вздохнул, хлопнул себя по коленке и протяжно произнес:

– Ну, что ж, дочка, подумай, пожалуй, подумай, дело ответственное, с маху-то не решишь, подумай. Что, Иван, подождешь, что ли, ты наскока к нам в Исилькуль-то?

– Я до завтра еще здесь, послезавтра вернуться надо.

– Ну, и хорошо, вот завтра и поговорите, а пока давайте чайку попьем, как ты, не против?

– Да нет, – ответил Иван, чувствуя, как у него горят уши.

Общее напряжение сняла Варенька, вбежавшая в комнату и сходу взобравшаяся на колени деда, видно было, что между ними сложились тесные отношения. Дед Спиридон любил Варю, она это чувствовала и возвращала ему сторицей. Баба Лукерья засуетилась с пирожками, Настасья ей помогала, и через минуту все уже дружно пили чай, беседуя на самые разные темы, обстоятельно избегая разговоров о предложении Ивана. Ивану было в этой семье уютно, он смотрел на Настасью, на ее плавные движения: и всюду-то она успевала, словно была в своей стихии. Видела все, в чем нуждались сидящие за столом, как-то успевала предугадать желания и украдкой, виновато поглядывала на Ивана, словно мучилась за то, что не смогла ему ответить сразу, но ее неответ не только не отпугнул его, но, напротив, заставил уважать ее еще больше. Иван понимал, что Анастасии нужно обсудить его предложение с членами ее семьи, и только после этого она будет готова ему ответить. Он был готов ждать ее ответа гораздо дольше, только б ответ был положителен. Это чаепитие окончательно убедило его в правильности собственного выбора.

После ухода Ивана родители долго и подробно расспрашивали Настю о ее планах собственного будущего, об ее чувствах к Ивану. Наконец, закончив эту утомительную процедуру, Спиридон сказал:

– Вот что, дочка, ты не думай, что мы тебя ревновать будем, что ж поделаешь, нет больше Демида. А жить дальше надо, тебе дочку растить, сама то еще молода, да и Иван вроде человек не плохой. Конечно, в жизни разное случается, от всего не убережешься, поди. Мы тебе как родителями были, так и останемся. За это не переживай. И Вареньку, если что, растить подсобим, но семью тебе восстанавливать нужно, как ни крути. А если что с нами, как вы одни-то? Лукерья, ты что думаешь? – закончил Спиридон.

Лукерья ответила не сразу. Глаза ее наполнились слезами, было понятно, что она вспоминала Демида. Ее материнское сердце боролось между памятью о сыне и необходимостью смотреть в будущее. Прежде всего в будущее своей внучки Вареньки, и она понимала, конечно, лучше будет, если ребенок будет жить в полной семье, ведь надо и ему опираться на какое-то сильное плечо, иметь защиту. Повздыхав и вытерев уголками платка слезы, она ответила: