Тина обнаружилась с другой стороны забора, как раз перед лесом. Огромная, как бы оставленная катком тропа в этом месте была забрызгана кровью. Передняя половина овчарки с оскаленной в предсмертном вое пастью валялась у старого вяза, который, склонившись, как бы создавал арку у входа в чащу. Второй половины не было видно вообще. Когтистых же следов прибавилось. Теперь их было уже три.

Дядя Леша был в состоянии, которое психологи назвали бы «паникой». Хотя применить подобное понятие к дяде Паше никому бы не пришло в голову. Лесник славился в поселке своей непрошибаемостью. Иначе откуда бы появилась легенда о мальчике, закормленном огурцами? Хотя, возможно, это была не такая уж и легенда. Сейчас-то уже никто не скажет…

Дядя Паша оделся поприличнее и отправился в поселок. Вернулся он оттуда уже с друзьями. Слесарь Миронов и книготорговец Ганжа внимательно выслушали все о происшедших событиях, посмотрели на следы и то, что осталось от овчарки, а затем поинтересовались, что же собирается предпринять отважный лесник? Лесник сказал, что не так уж он и отважен, но спускать кому бы то ни было кончину нежно любимой им собаки не собирается – будь то медведь-переросток или усама бен ладен с приделанными для страху лапами на сапоги. Против хорошо смазанной и заряженной двустволки ни один негодяй не попрет.

Поскольку ни слесарь, ни тем более торговец разумным и вечным никаким оружием не владели и с лесом водили лишь шапочное знакомство, никого из них дядя Паша с собой не взял. Сам пошел, один. Велел одно только сделать: если вдруг услышат друзья выстрелы, пусть немедленно милицию вызывают. Либо его найдут, либо сволочь, собаку растерзавшую. Ганжа клятвенно заверил друга, что лично побежит в поселок и предупредит товарища майора Самсонова о случившемся.

– Но до выстрелов чтобы ни-ни! – потребовал Бабенко. – Он теперь мой кровник!

И, накинув камуфляжную куртку, с ружьем наперевес, дядя Паша направился по тропе. Еще какое-то время его фигура мелькала среди деревьев, но вскоре полностью растворилась, слившись с листвой. Миронов же с Ганжой пошли в дом лесника, где принялись ждать исхода событий. Поскольку просто так ждать было скучно, то в ход пошли сначала кроссворды, потом – карты, ну а уж за картами и тяпнуть не грех…

Именно слабость в коленках впоследствии неумеренного употребления найденного в подвале дяди Паши домашнего вина, которое, как известно, бьет не в голову, а по ногам, и помешала друзьям вызвать милицию в ту же ночь. Карточные партнеры тут же пришли в себя, едва только услышали звуки, доносившиеся из доселе безмолвного леса. После ужасающей силы рева послышались крики. Кричал Бабенко. После коротко бабахнувшего дуплета до ушей онемевших от ужаса собутыльников донесся еще какой-то шум, происхождение которого осталось неясным, но более жутких, вызывающих дрожь звуков приятелям не доводилось слышать ни до того, ни после. А затем – еще более жуткая – тишина.

Ганжа решился высунуть нос из дома только с появлением солнца, которое, правда, еле светило из-за начавших сгущаться облаков. За ним, не желая оставаться один, последовал и Миронов. Вооружившись топором и здоровенным ножом для рубки мяса, они осторожно двинулись по тропе. Из рассказов лесника они поняли, что при свете дня неведомое существо не появлялось, а значит, и риск пройтись по тропе был значительно уменьшен.

Долго идти им не пришлось. Судя по следам, Бабенко дошел до конца тропы, которая тянулась с пару километров (дальше друзья решили не заходить), после чего, не найдя того, что искал, стал возвращаться, но неожиданно свернул на поляну, на которую как раз и вышли Миронов с Ганжой. Может, его заманили на поляну, а, может, он решил устроить засаду – кто знает? Факт был в том, что дядя Паша достиг своей задачи и встретился с тем, кто погубил его собаку. Встретился, чтобы закончить свои дни на этой достаточно уютной для пикника, но совсем не подходящей для смерти полянке.