Боревич.

Мне стало дурно.

Сказать, что он нервничал, – все равно что ничего не сказать. Он был красный как рак, а на лбу выступила уродливая зелено-голубая жилка.

– Вы куда подевались? – пробормотал он, выпучив глаза. – Вас все искали. Даже не представляете, какой из-за вас поднялся шум.

Я осмотрелась. Все было не так. Здания, стена, колючая проволока, заключенные и охранники. Где ворота, где стоянка, улица, автобусная остановка, город, жизнь, свобода?!

– Не знаю, куда я подевалась. Я заблудилась. И мне хотелось бы знать, где я нахожусь.

– Вы находитесь на сборном пункте для эвакуации. Во внутреннем дворе тюрьмы. Начался пожар, и поступил приказ об эвакуации. Возможно, короткое замыкание.

– Да, точно, короткое замыкание, – подтвердила я.

– Вы в порядке? – спросил он.

– Конечно нет. А что должно было со мной случиться?

Он посмотрел на меня, а затем застегнул наручники на моем запястье.

– Что вы делаете? – спросила я.

– Это для вашей безопасности, – ответил он.

– Немного туговато.

Он стал ужасно недоверчивым и неприятным, а такие люди обычно не вызывают симпатии.

Я была ужасно расстроена из-за неудавшегося побега.

У меня было так много планов. Я могла бы еще так многого добиться. Вся жизнь была впереди. Бесконечный океан возможностей, до которых мне нужно было только дотянуться. Но все это оборвалось в один миг, и мне пришлось вернуться в тесную реальность тюрьмы. Уничтожить шик, с которым я могла бы жить на свободе. Задушить цветок, который еще мог бы распуститься. Ни о чем я так не жалею, как о неиспользованных возможностях, растраченном таланте и преждевременно угасшей радости жизни.

Побег закончился провалом, но я хотя бы попыталась, и это уже что-то. Другие просто сидели сложа руки и ждали. Постыдная пассивность, безразличие, маразм и декадентство. Так ничего не добьешься. Я попыталась. Я была амбициозна, активна, креативна и предприимчива. Я не сдавалась и последовательно шла к своей цели. Это уже само по себе ценно. Если бы все вели себя так, как я, тюрьмы бы давно перестали быть переполненными. Они просто были бы пусты!

– Знаете что? – Я обратилась к Боревичу. – Со мной все-таки что-то не так.

– Вы хорошо выглядите, – ответил он.

– Я вижу туннель… свет в конце…

– Я вызову врача.

– Мне ждать его на таком холоде? Прошу отвести меня в лазарет.

У этого человека не было ни культуры, ни манер. Вместо того чтобы донести пострадавшую в серьезном пожаре, он заставил меня идти самостоятельно.

Когда мы дошли, я почувствовала себя странно. Очень неестественно. Все выглядело настоящим: врач, медсестра, операция, но чего-то не хватало. Некой возвышенности, магии этого места, куда нужно записываться за несколько дней и стоять в очереди с четырех утра. Когда голодный, измученный, с опухшими ногами человек наконец попадает к врачу, он осознает свою избранность. Он понимает всю значимость и особенность момента и места. Ему кажется, что он на аудиенции у Иоанна Павла II. Он смиренно и почтительно вступает в святилище медицинской службы, чтобы выслушать таинственные и непонятные слова оракула.

А здесь… Мы просто вошли. Позор.

Боревич провел меня в кабинет, в который не было ни единой, даже самой маленькой очереди. Он варварски лишил это место его уникальности и свел ритуал посещения к банальной беседе. Кому нужен такой прием у врача?!

Я с неудовольствием села на стул. В этом мире больше нет ничего святого.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил пожилой мужчина, взглянув поверх узких очков. – Вы можете свободно дышать?

– Доктор, – ответила я. – Мы ведь каждый день дышим копотью и бензопиреном. Я привыкла к этому.