Начиная с 1935 и до 1940 года на территории нашего Ростокинского района, от Крестовской Заставы до Окружной железной дороги, по обе стороны Ярославского шоссе было построено двенадцать школ-четырехэтажек. Так решение проблемы получения всеобщего среднего образования на данной территории было обеспечено материальной базой. Школы были построены в густозаселенных городках «Мосжилстроя» и строителей Московского метрополитена, рядом с заводскими и фабричными общежитиями.

Моя новая 279-я школа к началу занятий в сентябре 1936 года оказалась не готовой. Поэтому всех переведенных туда временно разместили в других школах. И пришлось мне пока ходить на Новую Алексеевскую, в школу № 273. Походил туда я недели две, и тут ко мне пришло первое в жизни самостоятельное решение: я решил перейти в школу № 270, которая была построена еще в 1935 году буквально перед окнами моего дома, на Маломосковской улице. Ребята из соседних домов, мои друзья, уже давно в ней учились. А я, пока цела была наша Образцовая, даже и не думал менять ее на эту типовую четырехэтажку. Но теперь все изменилось, и я решил, что нет мне никакого смысла ходить на Церковку, когда рядом уже есть такая же. Тем более, что в ней учились мои друзья из соседних дворов. Так я и Сделал с одобрения Мамы. Теперь я стал учеником 5 «Г» класса обычной школы № 270 Ростокинского района. Но вместе с этим произошло неожиданное изменение в моей ученической и пионерской репутации. С первых же дней занятий здесь на уроках я стал получать высокие оценки и оказался в ряду хорошо успевающих учеников. Наверное, сказалось то, что я пришел из Образцовой школы. Но для себя тогда причину своего чудесного превращения из рядового тройко-четверочника почти в отличника я объяснил случайностью. Я пришел в новую школу, уже пройдя несколько тем раньше, чем к ним подошли мои новые одноклассники. Я оказался уже подготовленным к ответу по этим темам и на первом же уроке по географии я получил оценку «отлично». Потом это произошло на уроках литературы и математики. Три оценки «отлично» создали мне в глазах одноклассников и учителей репутацию прилежного и успевающего ученика. Да я и сам вдруг почувствовал в себе какое-то новое качество. Я наконец поверил в себя и с тех пор очень старался не потерять неожиданно приобретенную репутацию. Круглым отличником в 270-й я не стал. Этому мешали долго непреодолимые огрехи в грамматике. Но во все последующие годы учебы, вплоть до последнего экзамена за девятый класс в июне 1941 года, я прочно сохранил за собой и в оценках учителей, и в глазах товарищей репутацию способного и успевающего ученика. С этой новой школой теперь были связаны мои планы и мечты о будущем. Здесь же, однако, раньше времени суждено было кончиться моему детству. Из детства и из 270-й школы я и мои товарищи в июне сорок первого сразу шагнули в суровое военное лихолетье.

Новая моя школа была обыкновенной, как и все другие новостройки Москвы, той же внешней архитектуры и с одинаковым внутренним расположением учебных классов и их оснащением. Не была выдающимся или, по крайней мере, известным в Москве педагогом директор, разве что от других коллег ее могли отличать крупные габариты фигуры при высоком росте и не очень женственном лице. Помню, что на ее крупном носу торчало пенсне со свисающей зацепленной за ухо цепочкой. Ребята называли ее «бульдогом». Она действительно была на него похожа и вид имела свирепый. Мы ее побаивались. Вообще в наше детское время школьники побаивались своих директоров. Вызов к директору всегда означал для нас что-то серьезное, был связан с каким-либо неординарным проступком и мог иметь самые печальные последствия в судьбе проштрафившегося ученика. Даже отпетые школьные авторитеты-баламуты старались не попадаться директору на глаза, а тем более избегали встреч в строгом директорском кабинете. Личность директора, его внешний вид, строгий взгляд, особая манера разговора определяли порядок в школе. Помню, что само появление директора в коридорах школы мгновенно гипнотически успокаивало неистовствующую толпу во время перемены.