Иногда на комбинат привозили из Камышина темно-зелёные арбузы сорта «Красная роза» (так, по крайней мере, их называли). Они были поменьше размером, но остались в памяти на всю жизнь. Стоило было только слегка вонзить в их тонкую корку нож, как они с хрустом распадались на кроваво-красные половинки с мелкими черными семечками. Их вкус описать невозможно: он был поистине волшебным! Жалко, что такие арбузы редко появлялись на прилавках. В целом же бахча, которую охранял всего один сторож, живший прямо на поле в шалаше, стала хорошим подспорьем в питании семей работников комбината. Через несколько лет этот общий «огород» почему-то прекратил своё существование, но вскоре каждому, кто этого желал, стали выделять землю в пригородном хозяйстве. Мама оказалась в числе таких пайщиков.

На нашем участке выращивались в основном тыквы – очень полезное дополнение к нашему однообразному столу. Сначала мама сама справлялась со всеми заботами, но потом стала привлекать и меня – прежде всего к сбору урожая и доставке его домой. Это было нелегко, так как путь до бахчи был долгим. Каждый из нас мог нести не более двух тыкв. Мы клали их в мешок, завязывали его и, уложив средней его частью на плечо, приносили домой. Такие ходки приходилось повторять порой по нескольку раз, и я всегда удивлялся упорству матери и способности переносить такие нагрузки. Меня же очень тяготил этот рабский труд, и я полагал, что, наверное, можно было бы как-то решить вопрос с транспортом через руководство мясокомбината, но мама предпочитала никого не тревожить. Мое негативное отношение к этим мытарствам заканчивалось, однако, после первой же миски великолепной тыквенной каши, которую мама умела готовить, наверное, как никто другой. Каша была хороша и из одной тыквы, но особенно вкусной она оказывалась с добавлением небольшого количества пшена.

Появление Красноармейского мясокомбината людям смекалистым и рисковым позволило извлечь немалые выгоды. Мясопродукты, несмотря на систему обысков всех выходящих с территории предприятия, регулярно воровались (как тогда говорили, «выносились»). Наиболее дерзкие работники делали это не только для себя, но и для продажи. Через полтора – два года у многих появились дополнительные деньги, и вокруг началось строительство частных домов. Предпринимаемые руководством комбината меры по латанию вновь и вновь появляющихся дыр в железобетонном заборе и заделке подкопов под ним не давали должного результата. А в одну из осенних ночей мясокомбинат был обворован какой-то бандой. Как потом рассказывали, неизвестные «предприниматели» связали сторожа и вывезли изрядное количество мяса на бортовой машине. Говорили, что это были не местные, и, несмотря на все усилия, найти их не удалось. Подобных ЧП больше не случалось, хотя мелкие кражи продолжались.

Отец был сильно загружен по работе, очень уставал, и на меня у него просто не хватало времени. Невольно, еще с эвакуационных мытарств, я стал привыкать к такому положению. Иногда, правда, я думал, что после окончания войны мы снова переедем в Мариуполь, и у отца появится больше времени. Однако совершенно неожиданно в нашей жизни все изменилось: 9 сентября 1944 года отца не стало.

В конце августа у него заболел зуб. К врачу он не пошёл, надеясь, видимо, что всё пройдет и так. Но боль усиливалась, отец практически перестал спать, правая щека у него опухла, а затем и пожелтела. Иногда я, проснувшись ночью, видел его прислонившимся к стене или шагавшим с приглушенным стоном то в одну, то в другую сторону. И даже в эти дни его вызывали порой на какое-то экстренное дело в ночную смену. Мама говорила ему, что надо срочно идти к врачу, но отец тянул до последнего. Когда же, вконец обессиленный от боли и бессонных ночей, он пошёл в поликлинику, врач сказал, что удалять зуб поздно. Отец написал расписку, что всю ответственность за последствия берёт на себя. Вскоре после удаления зуба состояние отца резко ухудшилось, и его положили в больницу. Мама поехала по чьему-то совету в Бекетовку, привезла врача, оказавшегося отоларингологом (попроще – «ухо-горло-нос»), заплатив ему за визит 300 рублей, но деньги не помогли. Через 9 дней после удаления зуба отец скончался от заражения крови. Перед этим его, почти уже не реагировавшего на окружающее, привезли домой. Как-то я сидел рядом с кроватью и вдруг заметил, что отец затих, и у него изо рта пошла тёмная густая кровь.