«Корпус Х» может стать основой нового направления в литературе: экологии тела, ретроэротики и метаэротики, которая воспринимает телесность под знаком расставания с ней. Сентиментальные и романтические модели отношения к природе, возникшие на рубеже XVIII–XIX веков с развитием городской цивилизации и промышленной революцией, – все эти умиления, вздохи, порывы – переносятся теперь на ландшафты человеческого тела. Новый предмет возникает в словесности: тело не как физическая и эротическая данность, а как серафическое простирание за горизонт здешнего. Как природа в гётевско-шиллеровском изводе перестала быть «здесь» и стала «туда» («туда, туда, где зеленеет роща, где благоухают лавр и лимон…»), – так и тело в «постиндустриальном», информационном обществе отодвигается туда. И само влечение к нему приобретает потусторонний оттенок: чувственность вкупе с ностальгией и ангеличностью. Будущее, каким оно видится сегодня, несёт победу технических начал не только в окружающей природе, но и в самом человеке. Поэтому так важно сохранять память тела и особенно того, что оживляет его, движет им, – память желания.
«Моя задача, – писал Степан Калачов, – представить наибольшую напряжённость желания как человеческую сущность. В отличие от неодушевлённых вещей, человек может желать, но, в отличие от животных, не может вполне утолить своих желаний. Неутолимое желание – вот что делает нас людьми. А счастливыми нас делает другой человек, который пробуждает желание и, утоляя его, разжигает ещё сильнее».
В книгу вошло пятьдесят семь рассказов, составляющих восемь тематических разделов.
Михаил Эпштейн
1 июля 2024
Слово
Устное народное творчество
Поморская деревенька в Карелии на берегу Белого моря. Четырнадцать часов езды к северу от Питера.
Постучал в дверь.
– Груня Фёдоровна? Можно с вами поговорить? Я студент из научной экспедиции, изучаем народное творчество.
В окне отдёрнули занавеску, зыркнули, отворили дверь. Женщина сравнительно молодая, лет сорока пяти – пятидесяти. Обычно «носители» фольклора, как их называют в экспедиции, – совсем старушки, ровесницы века.
Когда среди студентов распределяли темы исследований, он выбрал былины и частушки. Записывал что придётся, но начинал опрос с частушек, поскольку былины встречались редко.
Хозяйка, вытирая мокрые руки о юбку, смерила его взглядом.
– Знаю, ваши тут ходят. Частушки? Приходи вечерком, спою.
Вечером она встретила его в сарафане.
– Раз петь – так по-старинному. – Усадила. – Выпить хочешь?
Он мотнул головой, вытащил тетрадь.
– Ну, какие тебе частушки петь? Они ведь разные бывают… и лихие, с перцем.
– Всякие. Мы изучаем и матерный язык.
– А, значит, поближе к народу. Ладно, для начала задам тебе загадку:
Небось не угадаешь? Это печь и сковородка с оладьями. А вот про реальную жизнь:
– Трудоднями? – уточнил он.
– Да, у нас так говорят.
И ещё напела:
– Это загадка? – спросил он.
– Это разгадка! – передразнила она. – Ну вот ещё запиши:
«Чело» – это у нас печка. А что такое шишка – понятно?
– Понятно. – Он оторвался от тетради и посмотрел ей в глаза. На этом она его поймала и пошла в наступление:
– А ты как по этому делу? Только записываешь? Или сам умеешь? Тебе уже лет двадцать?