Человек, жаждущий Бога, находит отдохновение в Священном Писании и у святых отцов. Он денно и нощно изучает их творения, подчеркивает абзацы и заучивает наизусть фрагменты, которые трогают его душу и даруют ей утешение. Душа услаждается и вкушает невыразимые духовные плоды умиления. Припоминаю дивные слова святого Симеона Нового Богослова о первом духовном опыте, который приобретает человек, обратившийся к Богу: «Непрестанно держащий в мысли повеления Божии и ими денно и нощно руководствующийся, умом и осязанием о них помышляющий и со тщанием работающий лишается памятования о мире, житейских вещах, деньгах и в особенности о родных; он сродняется духовному»[7].

С течением времени и в зависимости от того, насколько человек посвящает себя духовной брани, он преуспевает. Страсти отступают, и сердце умягчается. В нем водворяются смирение и плач. Смирение, как известно, порождает плач, а плач углубляет смирение. Вот первый духовный опыт.

Старец делает краткую паузу. Он хочет убедиться в том, что развеивает мои духовные сомнения. Я заверяю его, что сказанное успокаивает меня, ибо созвучно моему собственному опыту, приобретенному после принятия окончательного решения обратиться к Богу, стать священником и сделать рясу своей пожизненной одеждой. Я прошу его продолжать, он улыбается и заканчивает мысль:

– Тогда человек делается податливым и чутким. Всему, с чем он сталкивается в жизни, он радуется и все воспринимает как дар Божий. Ему нравится удаляться, насколько это возможно, от мира, отыскивать уединенные места, помогающие собраться с мыслями и вселяющие в душу мир. Он отдает предпочтение пешей прогулке и завершает ее в сельской церквушке или в каком-нибудь дивном месте. Там он благодарит Бога за духовные блага, которые начинает вкушать. Там он получает иное ощущение жизни и воспринимает все иначе. Красота природы, к примеру, дает ему повод для духовного делания и восхождения умом к Богу. На тень дерева он смотрит как на место, пригодное для молитвы, а не для телесного отдохновения. Он пьет воду из источника, а уста его повторяют: «Слава Тебе, Боже». Птичьи трели побуждают его к продолжению молитвы. Одним словом, он смотрит на чувственный мир духовными очами, как на образ мира невидимого.

– Это благое изменение, Геронда, не удостоится похвалы от мирских людей, не способных понять его. Они начинают беспокоиться и пытаются противодействовать, видя, что нечто подобное происходит с кем-нибудь из «своих». Родные и друзья замечают изменения в речи, поведении, интересах уверовавшего и удивляются. Они не подозревают, что в душе человека действует Христос, дарующий ему духовную сладость, которая не сравнится ни с телесными наслаждениями, ни с другими удовольствиями мира.

– Не только это, брат мой. Человек, вошедший в радость Господа, должен объяснить всем испытывающим за него тревогу, что стремление к Сладчайшему Иисусу невыразимо словами. Это некое высшее духовное состояние, непонятное тем, кто подобных переживаний не испытал. Как ребенок, не знающий алфавита, не может читать, так не в состоянии постичь духовные вещи тот, кто не выучил алфавит духовной жизни.

– Так же, с таких же духовных опытов, начинают и монашествующие. Раз и навсегда отречься от мира решается только тот, кто переживает подобные опыты в высшей полноте. Монахи – высокочувствительные души, как и те христиане, которые вкусили плодов духовной жизни. Естественно, что вторым приходится отвлекаться на многочисленные обязанности и бесконечные житейские попечения.

– Добавлю кое-что еще, – говорит Старец. – Духовная жизнь, которой живет монах, не отличается от той, которой призван жить христианин в миру. Существует лишь внешнее различие. В сущности, стремятся к Сладчайшему Иисусу и те и другие, и следуют они по одному пути, определенному для всех Церковью. Но брат Панарет принес нам кофе. Давайте ненадолго прервемся.