Хотя многие из нас даже не подумали бы о том, чтобы нанять плакальщика, само существование такой профессии подтверждает глубоко укоренившееся убеждение: популярность – признак успешной жизни. Если на похоронах дядюшки Тома только трое гостей, многие будут рассматривать это как трагедию, даже если те трое были близкими друзьями. Важно количество.

За несколько месяцев до своего тридцатилетия я надумала изменить своим привычкам и устроить вечеринку. Обычно я в такой же степени не люблю быть в центре внимания, как мотыльки любят лететь на свет прожекторов, поэтому у меня не было вечеринки по случаю моего дня рождения с тех пор, как на мое шестилетие пригласили Капитана Корнфлейкса[22]. Но в конце бурного десятилетия что-то заставило меня внести залог за комнату со шведским столом над пабом в Лондоне.

Когда до важной даты оставался месяц, мною стала овладевать паника из-за количества гостей. Комната была достаточно большой, чтобы свободно вместить до двадцати пяти человек. Я могла рассчитывать на братьев и сестер, свою лучшую подругу, нескольких коллег. А еще? Терзаемая образами нетронутых булочек с колбасой, я подумывала пригласить рабочего, который клал плитку у меня в ванной. «Комнатное мясо» – так называют таких людей; тела, чтобы заполнить пространство и не испытывать стыд из-за низкой явки. В конце концов, около двадцати гостей весело провели время, но, если быть честной, паника касательно их количества портила все, пока я не выпила три бокала просекко.

Одержимость быть (или казаться) популярным – это причина, по которой хвастуны скромно жалуются на то, как забит их календарь; почему завсегдатаи соцсетей выставляют на обозрение многочисленные букеты цветов, подаренных на дни рождения; почему люди заваливают камины рождественскими открытками и хор Санта Клаусов провозглашает: «Я нравлюсь множеству людей». Проще говоря, мы думаем, что иметь много друзей и знакомых – признак хорошей жизни. Но что, если это не так?

Стремление к популярности заложено в нас, потому что на протяжении тысячелетий быть социально успешным означало оставаться в живых. 50 млн лет назад наши предки-приматы обнаружили, что, объединившись в свободные социальные сообщества, имели больше шансов избежать пасти хищника[23]. Тот, кто оставался сам по себе, имел ничтожный шанс дожить до утра. Те, кого приняли в племя, пользовались его защитой и могли оставить потомство. Выживание сильнейших означало выживание самых дружелюбных. И поэтому в течение всех долгих темных тысячелетий нашей доисторической эры стремление к социальному признанию закладывалось в головы наших предков.

2,5 млн лет назад, после появления первых людей, принадлежность к племени все еще была вопросом жизни и смерти. В саванне безопасность в буквальном смысле слова заключалась в количестве. Наши предки охраняли друг друга по ночам, поддерживая костры, чтобы отпугнуть хищников, пока другие спали. Путешествие группами означало наличие большего количества рук для собирательства и охоты. Члены племени делились пищей, сообща работали и растили детей. Принадлежность к племени имела массу преимуществ – и социальное поведение являлось гарантом, что вы останетесь его членом.

Чтобы понять, как важно было социальное признание в течение сотен тысяч лет, представьте, как ужасно оказаться одному в мире, полном хищников. Исключение из племени означало подписание смертного приговора – вот почему мы так глубоко переживаем отказ и одиночество по сей день.

Многочисленные исследования доказали, что боль, которую человек испытывает, если его отвергают, сродни физической. Социальные психологи из Калифорнийского университета сканировали мозговую активность волонтеров с помощью МРТ, пока они играли в виртуальную игру Cyberball, в которой участвовали три игрока. Когда виртуальные игроки перестали «бросать» мяч волонтеру, даже этот незначительный отказ усилил активность в тех частях мозга, которые реагируют на физическую боль