Сквозь шум слышится панический вопль:

– Роуэн, дерево!

Я разжимаю пальцы, соскальзываю с машины и падаю на бок, болезненно застонав. Мой вскрик тонет в грохоте металла: бампер встречается с дубом.

Через мгновение я вскакиваю на ноги. Дышать тяжело. На глаза красной пеленой наползает ярость. Внутри дымящейся груды железа вяло копошится оглушенный человек.

– Твою мать, Роуэн, ты что творишь…

Слоан замолкает: я бросаюсь к ней и, вцепившись в горло липкой рукой, тесню ее назад. У нее в глазах испуг и упрямство, она хватается за мою ладонь обеими руками, но не сопротивляется. Я оттаскиваю ее от машины в густую тень под деревьями, однако не отпускаю и там.

Позади раздается ударная дробь, но она заглушается грохотом моего сердца. Я смотрю в остекленевшие глаза девушки. Хрупкое горло дергается под моими пальцами, измазанными кровью.

– Роуэн, – шепчет она.

– Не отдам…

Ее глаза в лунном свете блестят.

– Хорошо. – Слоан кивает. – Он твой.

Я притягиваю ее ближе, вглядываясь в черную бездну страха и решимости. Теплое дыхание волнами расходится по моему лицу. Порезы на предплечье саднят: ее грудь с каждым вздохом задевает израненную плоть.

– Слоан…

Стуки позади сменяются лязгом металла и чередой проклятий.

– Жди здесь, – велю я и палец за пальцем разжимаю хватку на ее горле.

Бросив на Слоан последний взгляд – моя кровь блестящими пятнами темнеет у нее на шее, – я разворачиваюсь и ухожу.

Увидев, что добыча выбралась из машины и хромает прочь, я ускоряю шаг. Фрэнсис не может наступить на ногу; сломанную руку он прижимает к груди. Услышав мое приближение, этот ублюдок оборачивается и в испуге таращит глаза.

– Ох, как это будет приятно! – говорю я, зло оскалившись.

Фрэнсис принимается молить о пощаде. Я хватаю его за мерзкий розовый галстук, собираясь придушить для острастки, но тот легко соскальзывает с шеи, оставшись у меня в руке.

Я недоуменно гляжу на полоску ткани. Перевожу взгляд на Фрэнсиса. Снова смотрю на галстук.

– На застежке? Ты что, подросток?

– П-пожалуйста, д-дружище, н-не т-т-трогай меня, – хнычет тот.

Из глаз у него катятся крупные слезы. Я швыряю галстук на дорогу и хватаю парня за шкирку обеими руками.

От ярости жжет горло. Я сглатываю густую желчь.

– Рассказывай, что делал за стенкой!

Фрэнсис испуганно озирается – возможно, ищет Слоан в надежде, что та заступится за него.

– Я-я не хотел ее т-трогать, – бормочет он, уставившись на меня. – Т-только см-мотрел.

Его страх как наркотик: пропитывает каждую клеточку моего тела и сладко течет по венам. Губы сами собой складываются в ухмылку. Фрэнсис дергается. Я перехватываю парня удобнее и сдавливаю ему горло.

– Два момента. Во-первых, я ни хрена тебе не верю. Я думаю, ты подсматривал за ней, а потом собирался убить. Как и других до нее. Так ведь?

– Н-нет, что ты…

– А во‑вторых… и это самое важное, так что слушай меня, сука, внимательно. – Я поднимаю трясущегося Фрэнсиса с асфальта, чтобы его ухо оказалось наравне с моими губами. – Женщина, за которой ты подсматривал…

Я сильнее сдавливаю пальцы на горле. Фрэнсис отчаянно кивает.

– Она МОЯ.

Кажется, он о чем-то умоляет, но я не слышу. Никакие слова его не спасут.

Я швыряю Фрэнсиса на землю и, точно обезумев, начинаю избивать.

Первый удар приходится в челюсть. Следующий – в висок. Я мерно работаю кулаками. Челюсть. Висок. Челюсть. Висок. Один раз промахиваюсь и попадаю по носу, тот приятно хрустит. Парень истошно воет. Кровь из ноздрей брызжет мне на костяшки. Следом с треском ломается челюсть. Осколки зубов кусками фарфора вылетают на дорогу. В памяти всплывают нехорошие воспоминания. Я отгоняю их, стискиваю зубы и бью сильнее.