Кривцову приходилось все чаще брать игру на себя, пролазить сквозь оборонительные редуты, выманивать защитников из штрафной. Вновь рискуя получить травму, он за счет индивидуального мастерства обыгрывал соперников и выходил на убойную позицию. Но в своем атакующем порыве Кривцов был один. Никто из медлительных партнеров не мыслил так, как он. Никто не читал его игру, заранее зная, куда форвард отдаст опасную передачу. А ведь совсем недавно, до того черного дня в пасмурной Самаре, в судьбе Кривцова и его команды все было иначе.
Самое страшное свершилось. «Шторм» закончил первенство на предпоследнем месте и расстался с главным чемпионатом страны.
Журналисты принялись за свое дело: на все лады костерили балтийцев. Больше всех досталось Кривцову. Его обвинили чуть ли не во всех неудачах «Шторма», припомнили два незабитых пенальти, прозвали индивидуалистом и деспотом, разрушившим здоровый микроклимат в коллективе. Писали, что в сборной Кривцову больше делать нечего, и истинное место его обитания – первая лига.
Не особо расстроенный Нерестяну отбыл на родину. Кривцова пригласили в Воронеж, где он отыграл три сезона и закончил с футболом, так и не выйдя на пик формы.
Болельщики болезненно восприняли уход бомбардира. Поговаривали, что форварда поманили деньгами, и что на юг он сбежал, не желая болтаться со «Штормом» в аутсайдерах первого дивизиона. Но верные поклонники команды помнили и ценили игру любимой восьмерки. Злое слово – ничто в сравнении с безграничным талантом.
2
В январе в Рыбацком пару раз подморозило, и снова зарядили дожди. Зима была теплой и ветреной, бесснежной. Дорогу у дома Кривцова развозило регулярно. Особых неудобств от преждевременной распутицы Федор не испытывал. Он никуда не спешил. На улицу выходил по необходимости: в сарай за дровами, в магазин, да три раза в неделю спускался к лодке – на противоположном берегу по ночам сторожил клуб, некогда принадлежавший рыболовецкому колхозу. На память о славном трудовом прошлом жителям поселка достался вмятый, подернутый коррозией щит с едва заметным призывом к выполнению производственных планов и обезглавленный памятник рыбаку с дырявым неводом, раскрошенным до ржавых изогнутых арматурин.
В клубе, на сцене и в зале, хранились лодки, весла, скутеры, катамараны, спасательные жилеты, круги. Летом все это пользовалось спросом у залетных любителей активного отдыха и немецких туристов, которых организованными группами доставляли в Рыбацкое предприимчивые гиды. Останавливались немцы в двух гостевых домах довоенной постройки. По вечерам на верандах им устраивали обильные застолья с восточно-прусским акцентом, а утром по каналу вывозили на катерах в залив порыбачить с палубы и вдохнуть чистого воздуха.
До войны в здании клуба семейство Хартвигов держало гаштет, в мансардном этаже ночевали приезжие. На чердаке Кривцов предпочитал не светиться. На то были свои основания.
В житейские приметы и знамения он не верил, пока наверху не увидел крест, сколоченный из неотесанных березовых деревяшек. Крест висел на пеньковой веревке, перекинутой через стропило, и раскачивался в оконном проеме, словно зловещий маятник, встревоженный сквозняками под крышей.
Кроме заброшенного колхозного хлама, из более-менее ценных вещей на чердаке пылился лишь старый советский кинопроектор. Лет десять назад в клубе последний раз показали «Приключения итальянцев в России». На этом культурная жизнь в поселке затухла. Для Кривцова же начались беспокойные ночные бдения. Поддавшего и расслабленного, его донимали подозрительные звуки на чердаке. После полуночи на втором этаже начиналась своя, странная жизнь. Несмотря на то, что Кривцов наглухо заколотил оба окна (крест он снимать не отважился), сквозняки над головой гуляли пронзительные, протяжно свистел и похрипывал ветер, будто хотел что-то сказать человеку, затаившемуся внизу со стаканом в руке. Но если внезапным порывам ветра можно было найти какое-то объяснение, то понять, почему по ровному дощатому полу катались, врезаясь в стены, тяжелые ящики Кривцов не мог. Складывалось ощущение, что кто-то ими игрался, словно мячами, пытаясь попасть в несуществующие ворота.