А действительно, почему?! Что теперь меня тут держит…

Мой психотерапевт догадывался, что я лгала и память ко мне вернулась полностью. Но каждый раз держал этот вопрос в мыслях, не имея смелости задать его вслух.

Мои родные были не готовы услышать правду, которую я скрывала: что я читаю мысли людей и помню свои прошлые жизни.

Мне поставили ложный диагноз – диссоциативная амнезия.

Я не хотела покидать стены лечебницы: за ними не было жизни для меня. Поэтому играла выгодную мне роль: притворялась, что диагноз верный. О том, что вспомнила о дне аварии, я молчала. Никто из родственников не задавал вопросов вслух, но я слышала их мысли. Глотала их вместе с немыми слезами, которым не позволяла вытекать из глаз. Терпела не только свою боль, но и боль всех, кто навещал меня. Рыдала навзрыд, когда оставалась одна.

Если каждый из них начнёт меня жалеть, когда поймёт, что я всё вспомнила, – я не выдержу. Чужая скорбь растворит меня, как кислота.

Как только голова касалась подушки и опускались веки, в моё сознание врывались воспоминания, опережая сны.

Я так мечтала о сыне. Чувствовала, будто это моё предназначение – родить сына любимому мужчине. Муж повторял, что ему всё равно, кто это будет, он будет любить ребёнка одинаково – мальчика или девочку, потому что этот малыш – продолжение нашей любви.

Неземной любви, добавлял он и улыбался.

Моя беременность протекала хорошо. Почти не было токсикоза. Все девять месяцев я провела на ногах и впустила нашего малыша в мир без страданий. Когда мне на грудь положили сына, я почувствовала, что уже держала на руках этого ребёнка. Его запах был таким знакомым…

В то мгновение сердце болезненно сжалось, как будто должно было произойти что-то страшное, что изменит мою жизнь навсегда.

– Он такой… большой! – Я смотрела на сына, которого мне положили на грудь спустя пять часов родов. – Не могу поверить, что он помещался во мне.

Муж сам настоял на своём присутствии в родильном отделении, хотя я считала это неправильным, боялась, что это повлияет на его чувства ко мне. Он держал меня за руку, вытирал пот со лба и висков от начала схваток и до рождения сына.

– Я горжусь тобой, Ангел мой!

– У меня какое-то странное предчувствие, – я оторвала взгляд от сына и посмотрела мужу в глаза. Мне нужно было убедиться, что я одна чувствую привкус беды на нашем общем счастье.

– Всё будет хорошо, – улыбнулся муж и быстро перевёл тему: – Как назовём сына?

Такие живые воспоминания о нашей счастливой жизни. Казалось, что можно дотронуться до них кончиками пальцев, сто́ит протянуть руку. Но как только я открывала глаза, видела палату психиатрического отделения, в которой сама себя заперла.

Ирландия, Бушмилс – XX век, 1918 год

Два года бесконечных попыток зачать первенца.

Айрин не была бесплодна. Ей удавалось забеременеть, но на ранних сроках случался выкидыш.

Три раза за два года.

Айрин была гораздо сильнее меня, и когда я уже на третий раз отговаривал её, она не сдавалась.

Что я мог сделать? Я чувствовал себя бесполезным. Я уже осознал, что это моя ошибка. Вот только не понимал, почему на её плечи легло бремя тяжелее моего. И мне понадобилось время, чтобы принять, что нет бремени тяжелее, чем наблюдать, как страдает твой любимый человек, а ты ничем не можешь ему помочь.

На четвёртой попытке страх выкидыша на раннем сроке миновал, Айрин смогла выносить ребёнка. Но я смотрел на её осунувшееся лицо и не верил, что Вселенная решила пощадить нас и даровать нам искупление.

Мне казалось, что я недостаточно страдал, чтобы искупить свою вину. Что эта крохотная надежда всего лишь попытка сделать ещё больнее. Посмеяться мне в лицо: мол, посмотри, как могло бы быть. Но не будет.