– Вот в это я охотно верю, – Рома цыкнул слюной сквозь стиснутые зубы. – Наверняка она и сама поныть любит.

– Чего вы к ней цепляетесь?

– А чего она сама зажимается? Вела бы себя как все, никто бы её не трогал.

– У неё строгое воспитание.

– В этом всё и дело. Такие ничем от остальных не отличаются, просто выдрессированы, а мнят себя лучше других. И мамаша её нос задирает. Мимо проходит, рот кривит, будто дерьма под нос сунули.

– Ласки ей не хватает, – высказал экспертное мнение Толик. – Продрать разок по-человечески, небось по-другому запоёт.

– Ты бы стал мараться?

– А ты нет?

– С болью в сердце уступаю её тебе. Чем не пожертвуешь ради лучшего друга.

– Давайте не будем никого оскорблять и ругаться, – попросила Настя. – Просто все приходите сегодня вечером.

Из флигеля, в котором располагались школьная библиотека, компьютерный класс и мастерские для уроков «технологии», к входу в основное здание направилась Татьяна Андреевна – учитель литературы. Неся под мышкой какие-то конспекты и справочники. В длинной чёрной юбке и застиранном сером кардигане, с коротко стриженными тёмными волосами, она выглядела лет на десять старше своих сорока. На лице и во всём облике читалась прежде всего усталость – от мужа, учеников и от жизни в целом. Окончательно её подкосила трагедия, случившаяся полгода назад. Её сын, поступил в Нижегородский политех. В ноябре, на студенческой вечеринке, он перебрал водки с энергетиком, и во сне у него остановилось сердце. Шок от этой новости усиливался тем, что паренёк был одним из лучших учеников и отличался примерным поведением.

Поравнявшись с весело прыгающими первоклашками, Татьяна Андреева (получившая от школьных остряков едкое прозвище «бумажная крыса») остановилась и смерила их суровым взглядом.

– Вы в курсе, что сейчас начнётся урок? Поторопитесь. И сотрите свои художества.

– А как мы сотрём-то? – захныкал пацанёнок.

– Раньше надо было думать, – отрезала «бумажная крыса». – У себя во дворе можете что угодно творить, а в школе чтоб порядок был!

Затем она грозно приблизилась к более зрелой поросли.

– А вы ещё не забыли, что у вас занятия? Вам тоже пора в здание.

– Да, конечно, – ответил Толик с нарочитой учтивостью.

– Тогда что вы здесь столпились?

– Подышать свежим воздухом. Что, нельзя? Насколько я помню, это не запрещено.

Она ещё раз осмотрела их внимательным, напряжённым взглядом.

– Вы пили?

– Нет, что вы.

– А что это? У тебя за спиной? На траве?

– Ах, это… Березовый сок, – Толик с невинным видом пожал плечами. – Я не знаю, это не наше.

– А чьё? Когда я пришла на работу, этого здесь не было.

– А может их? – он указал на первоклашек. – Сейчас дети такие пошли испорченные. Куда родители смотрят?

Татьяна Андреевна поджала губы, развернулась на каблуках и направилась в здание.

Толик, юродствуя и кривляясь, на цыпочках подбежал сзади и сделал вид, что пинает её. Катя и Рома сдавленно захихикали, Настя покачала головой.

– Ладно, пошли грызть гранит науки! – Рома вздохнул и пошёл к школе.

– Ты только зубы не обломай, – парировала Катя, и остальные двинулись за ним.

Вечером, примерно в полвосьмого, Эдик подошёл к высотной новостройке в центре города. Ему нужен был третий подъезд. Из второго вышла симпатичная блондинка, выводившая на вечерний выгул собачку. Та бросилась с неподдельным энтузиазмом обнюхивать его ботинки, жизнерадостно виляя хвостиком, и девушка поспешно оттянула поводок. Он так погрузился в свои мысли, что не обратил внимания ни на прекрасную блондинку, ни на прекрасную болонку. Девушка пошла дальше, задаваясь вопросом, о чём же он так задумался. Через пару десятков шагов на неё едва не налетел Рома. Он почти толкнул её плечом. Их всех бешеный ротвейлер покусал, что ли? Впрочем, у парней вечно головы забиты ерундой, вынесла она вердикт, подойдя к газону. В свои пятнадцать она уже была экспертом в мужской психологии. Её познания сводились к простому, как всё гениальное, выводу: справиться с ними не сложнее, чем с болонкой. Просто в некоторых случаях нужен поводок попрочнее. И намордник.