Но чем старше я становился и все больше укреплялся в мысли, что у меня есть шансы добиться успеха в футболе, в какой-то момент мне пришлось озадачиться этим. Соответственно, вопрос стоял так: кем же мне быть, хотя бы по документам. Немцем или турком? За кого же мне играть, если когда-нибудь придется выбирать? Сборную Германии или Турции?

Это решение было не из тех, что принимаются за несколько минут, как говорится, с бухты-барахты. В конце концов, решалось нечто более важное, чем вопрос, куда пойти с друзьями: в зоопарк или в кино. Или вопрос, за какую команду в Playstation гонять мяч с друзьями – за «Реал Мадрид» или «Барселону». Или какую пиццу заказать у итальянцев – «Маргариту» или гавайскую. Речь шла о решении, имеющем определяющее значение для всей дальнейшей карьеры, заметьте, моей собственной карьеры.

Само собой, я посоветовался с семьей и выслушал самые разнообразные мнения. В одиночку принять такое решение непросто, неважно, шестнадцать ли, семнадцать или уже восемнадцать лет тебе исполнилось при этом. Каждый высказал мне все, что думает по этому поводу, напрямую, за что я особенно благодарен. Ведь часто бывает так, что видение семьей ситуации далеко не объективно. И если сын спрашивает совета матери, когда ему предлагают более хлебную работу в другом конце страны, та почти в любом случае будет искать аргументы, чтобы отговорить от смены работы, чтобы ее сын не уезжал так далеко и так надолго не прощался с ней. Это я совершенно понимаю. И именно поэтому так ценю то, что мои домашние настолько открыто высказали тогда свое мнение.

Моя мать Гюлизар склонялась, скорее, к тому, чтобы я играл за Турцию. «Сам подумай, – говорила она, – это ведь твоя историческая родина. Твои бабушка и дедушка родились в Турции. Мы ведем оттуда свое происхождение. На твоем месте, – добавила она, – я бы сделала свой выбор в пользу Турции». Мой дядя Эрдоган придерживался того же мнения. Он рассказывал мне о Зонгулдаке, какие чувства он всколыхнул бы в нем, окажись он там. Я с вниманием отнесся к его словам, ведь дядя входил в число важных мне людей, к чьим советам я прислушивался. Но я был абсолютно не способен разделить его чувства. До того как мне исполнилось семнадцать, я всего два раза был в Зонгулдаке на летних каникулах. Мне было приятно оказаться там, но я не почувствовал себя как дома. Я не чувствовал себя на месте, когда стоял у моря и дышал полной грудью.

А вот отец возразил моему дяде: «Месут родился в Германии. Здесь он ходил в школу. В немецких клубах он постиг азы футбола. Так что теперь он должен играть за Германию».

Когда голос подал братец Мутлу, я расхохотался. Все это время он провел, беспокойно ерзая на диване, слушая разговоры взрослых. А сейчас его будто прорвало. «Месут должен играть за Германию! – вскричал он. – Какая самая значительная победа за все это время была у Турции? Третье место в чемпионате мира 2002 года в Южной Корее и Японии. А у Германии? Они становились чемпионами мира в 1954, 1974 и 1990 годах».

Выслушав все это, я задумался. Вечером того же дня, когда вся семья собиралась на обсуждение, ко мне подошла сестра Неше. Она уловила, о чем мы тогда говорили, но не совсем правильно поняла суть. «Мне больше нравится форма турецкой сборной», – сказала она мне, чем изрядно меня насмешила.

По итогам семейного обсуждения мнения разделились – 2:2, если не брать в расчет Неше. Что насчет меня самого? Если честно, поначалу я придерживался того же мнения, что и отец. Вот только тогда я не мог себе до конца в этом признаться. Я откладывал решение еще много недель. Нельзя было действовать опрометчиво, нельзя было ошибаться в выборе.