Да и сил просто не хватает, они заканчиваются, как воздух в пробитом шарике.

Легла назад на спину. Вздохнула пару раз, чтобы успокоить боль от своих движений. Прикоснулась к телу здоровой рукой. Жар ещё чувствуется, но, может, это и не так. Вроде же мозг функционирует нормально.

Жаль, что моё внутреннее состояние нельзя вот так попробовать рукой.

Рядом на полу что-то зашевелилось. И стоило мне повернуть голову в сторону звука, как передо мной возникла большая голова собаки.

– Так вот кого я должна благодарить за то, что меня нашли у реки, – охрипшим голосом проговорила, рассматривая животину. – Ну привет, чудище.

Погладить пса у меня не вышло нормально, но друг человеков сам подлез мне по руку. И вот вроде и понимаю, что животное, а какое же хорошее. Собака даже заскулила, смотря мне в глаза своими такими умными и красивущими глазами синего цвета.

– Лайка, что ли? – спросила, только вот у кого? Даже хмыкнуть попыталась над собой. – Барс, так вроде тебя зовут?

А собака задёргала головой в разные стороны, будто соглашаясь с моими словами. И видя этот восторг в глазах пса, я почувствовала боль. Но не простую.

Вот если бы у меня сейчас спросили, как это, когда болит душа, я бы ответила.

Боль начинала покусывать своим языком сразу со всех сторон, а голову, сложилось ощущение, что сдавило в двух сторон, аккурат по вискам. В глазах полетели яркие жёлтые звёзды, от которых только больше слёз выступило. И вот когда эта боль начала пробираться к сердцу, я уже не могла даже вдохнуть.

Груз понимания того, что со мной произошло на самом деле, просто давил, желая расплющить. Я всеми своими целыми и не очень косточками чувствовала это давление, и мне оно ой как не нравилось.

Хотя мысль, чтобы отпустить всё и дать этой боли сделать своё дело, посетила меня уже пару раз. Но перед глазами встали лица детей и мужа. Нет. Нельзя.

Барс опять заскулил, опустив свою голову мне на живот, от чего хочется так же заскулить, но я только мычу:

– Ммм.

И собака понимает, что что-то не так. Умный мальчик.

До слуха доносится стук двери. Деревянной. А после – тяжёлые шаги, и в поле моего зрения появляется огромный… нет… ОГРОМНЫЙ волосатый мужик.

Мой глаз так раскрылся от удивления, что даже кожа запекла растягиваясь.

– Очнулась, – тяжёлый бас немного оглушает, но расстройство в голосе обижает.

И что мне сказать? Послать? Поблагодарить? Или, может, поклоны бить начать? А может, просто помолчать?

Да. Точно, я лучше помолчу. У меня всегда были проблемы с общением в критических ситуациях. Папа с детства говорил, что мне нужно учиться закрывать рот, когда вокруг писец полный, а не открывать его.

А мои дети научили меня не просто закрывать рот, но и «медленно выдыхать». И опять это щемящее чувство потери в груди от воспоминаний.

– Тебе нужно поесть. – «Да ты что? Точно?» – так и хочется сказать в ответ, но я только прикрываю глаза и понимаю, что действительно нужно поесть.

Слышу, как с характе́рным скрипом открывается дверца в печке, а закрытыми глазами прямо явственно вижу, как на огонь кладут дрова, и пламя их поедает. Сначала лаская, а потом… испепеляя.

Всегда любила огонь.

А сейчас… скорее всего, защитная реакция моего организма. Мозг пытается перекрыть всё то, что произошло, хорошими воспоминаниями. У меня так всегда было. Даже когда, спустя пару дней после родов, у меня спрашивали, как я могу скакать и улыбаться, я начинала прислушиваться к себе. И складывалось такое впечатление, что мне это всё просто приснилось. Только из сна я каждый раз приносила маленькое счастье.

Рядом с лежанкой грохнуло что-то тяжёлое. И опять этот рык: