Я зажмурилась, стараясь отогнать от себя ЕЁ лицо, но не вышло. И нужно же было тебе спросить, как я оказалась в этой реке?

– Я понял, ответа не будет, – голос со злой интонацией решил ответить за меня. И что злится-то? – Имя у тебя хоть есть? – Ты глянь, рычит уже. Хотя у него, скорее всего, и есть такой тембр.

– Алина, – ответила я.

Что уж скрывать, когда, можно сказать, жизнью обязана мужчине. И вроде бы спасибо нужно сказать, да только никакого желания нет.

Может, когда у меня перестанет всё болеть… кстати, болеть. А почему я сейчас не испытываю боли?

Ну, точнее, она есть, как отголоски, но не такая, что теряешь сознание от малейшего движения. У меня не было в аптечке ТАКИХ обезболивающих. Антибиотики были, и достаточно сильные, а вот такого – нет.

Я попыталась повернуть голову набок, чтобы посмотреть на мужчину, но меня остановили, причём довольно грубо.

– Лучше не шевелись пока так сильно. Тем более не поворачивай голову на правый бок, может слезть повязка со щеки. – Значит, всё-таки будет шрам. – Или ты в отхожую хочешь?

Боже, что за слова. «Отхожая». Ты откуда такой взялся, блин? Вояка, что ли?

Хотя вопрос, конечно, резонный. Прислушавшись к себе, я поняла, что действительно хочу писать.

И как быть? Да будь что будет. И слова бабушки пришли сейчас как никогда кстати: «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь».

– Хочу. – ответила всё-таки спустя пару минут.

И да будет свет, как говорится. Только в моём случае… ведро! Да и понимание пришло ко мне. Скорее всего, меня «накачали» чем-то достаточно сильным, что я даже не покраснела, когда этот Лесник поднял меня на руки, а после подошёл к ведру.

– Сильно шевелиться тебе нельзя пару дней, – прогрохотал этот бородач, – так что придётся тебе пока так ходить по нужде.

А когда он мне ещё и штаны снял, так я даже опешила. Так, стоп, я в штанах? И на мне футболка? О, как интересно.

«А когда же это я переодевалась?» – начала язвить внутренняя «я».

Но природа звала, и я, запихнув свою противную натуру куда поглубже, сделала свои дела. А после дала возможность одеть себя назад и отнести к… та-да-дам… ЛЕЖАНКЕ!

Это была самая настоящая лежанка. На печи. У моей бабушки с дедушкой была такая же когда-то.

И сейчас мне было постелено на такой лежанке.

И вот можно было бы даже посмеяться от души, если бы всё не было так печально и тяжело. Если бы в груди не давила реальность, а мозг не отказывался анализировать всё как положено, потому что сейчас был под дурманом лекарств и перенесённой боли.

Ну да ладно. Выжила, значит, так было нужно, правильно? Только почему от этой нужности так паршиво.

Бородач уложил меня на лежанку и даже поправил ногу, которая действительно была затянута бинтами, а по бокам было примотано что-то, похожее на куски плотного картона, для фиксации.

Но моя беспомощность сейчас действовала на меня как депрессант. Я плотно сжала зубы, но от этого заболело лицо, там, где был пластырь. Поджала губы от этого, и во рту сразу разлился вкус крови. Лопнула губа. Да зашибись просто.

Всё тело ныло, но терпимо, а мне хотелось орать от злости на саму себя сейчас. Вот тебе и женская натура, которая меняется со скоростью ветра – то штиль, то шторм.

На глазах опять навернулись слёзы. Нет. Не буду я плакать при постороннем.

Хотя какой он мне посторонний, если уже даже на горшок носит, вашу мать.

И всё-таки слеза побежала по щеке. А когда затекла под пластырь, я не выдержала и зашипела.

– Сейчас сделаю укол, – сказал мужик, поднимая взгляд к моему лицу после моего шипения.

– Не нужно, – прохрипела я.

– А кто меня остановит? – рыкнул мне грубо. – И делаю я его для того, чтобы не слушать твой скулёж во сне.