А потом... потом я не призналась потому, что уже не могла. Потому что утонула в водовороте собственных чувств и эмоций, захлебнулась, когда оказалась от него поблизости. Я и не догадывалась, что по-прежнему могу чувствовать так резко и так сильно, словно мне снова восемнадцать, и на плечи не давит груз прошлого... Это пугало. Выходит, я перехитрила саму себя.

Я промокнула лицо полотенцем, и мои руки дрожали, когда я сняла его с крючка. Оно провисело в ванной неделю – со дня, как я в спешке покинула этот дом. Громов его не убрал.

«Он мужик, Маша», - твердел мой прагматичный внутренний голос. «Конечно, он не убрал, он был занят тем, что пил. Это ни о чем не говорит. Он вообще когда-нибудь что-нибудь убирал?..»

«Он не убрал, потому что не смог. Не решился. Не хотел выкидывать последнюю частичку тебя», - вопила в моем подсознании восторженная шестнадцатилетка, и, Боже мой, как я хотела поверить именно ей!

Я повесила полотенце обратно и вернулась в спальню. Громов как раз отбросил на кровать телефон и окинул меня странным взглядом.

— Авера звонил, — сухо сообщил он, хотя обычно никогда не рассказывал о своих разговорах. – Напомнил мне о том, что сегодня юбилей у одного из наших... – непонятный жест рукой. – Я должен пойти, раз уж протрезвел, — невеселая усмешка.

— Хорошо, — с легкостью согласилась я, не понимая, к чему он ведет.

Так странно. Я помню, как раньше он просто уходил и возвращался, и я совсем мало знала о том, где, как и с кем он проводит время.

— Зима мертв, — жестко напомнил Громов. — Ментовское дело сгорело. Ты можешь пойти со мной и ничего не бояться.

— Куда пойти? — переспросила я, чувствуя себя попугаем.

— В ресторан. На юбилей, — терпеливо уточнил он, подавив раздражение. — К одному моему... коллеге.

Я окончательно перестала что-либо понимать.

­­— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в ресторан, где будет отмечать юбилей какой-то бандит?

Громов кивнул, дернув челюстью на слове «бандит».

— Но зачем?

Я, правда, не понимала. Все казалось таким странным. Черт, да только сегодня утром я еще тряслась в прокуренном плацкарте и не представляла, что будет дальше, и вот спустя несколько часов он зовет меня пойти с ним на торжество. И в качестве кого? Хороший вопрос, кстати.

— Потому что мы вместе, — он пожал плечами с таким видом, словно ему приходилось объяснять мне очевидные вещи, что не было правдой. — Я хочу выходить с тобой «в люди». Хочу, чтобы все знали, что у меня есть женщина. И это – ты, — он обжег меня коротким взглядом, и я почувствовала, как к щекам прилила кровь.

Я была не готова к такому стремительному развитию.

­— Я... я не знаю... Я не уверена, что это хорошая идея...

— Почему? — он в три шага подошел ко мне почти вплотную и остановился в считанным сантиметрах от моего лица. — Тебе есть, что скрывать? — спросил он очень глубоким и очень опасным голосом. — Есть, от кого прятаться?

— Меня разве не объявили в розыск? — я смотрела ему в глаза, словно загипнотизированная.

Я видела в них раздражение и злость. И недовольство моим сопротивлением. Играть с ним в гляделки мне не нравилось, но он не позволял мне отвести взгляд, раз за разом находя мои глаза, стоило мне лишь чуть-чуть отвернуться.

— Нет. И уже не объявят, — Громов равнодушно пожал плечами. — Нет дела – нет тела, — перефразировал он известную присказку.

— Я все равно не хочу идти. Не хочу светиться. И нет, мне нечего скрываться, — я вскинула голову, чтобы он перестал придавливать меня к полу своим тяжелым взглядом и перестал нависать надо мной.

«От незнакомых бандитов – точно нечего!».

— Я не военный трофей и не награда, чтобы таскать меня на смотрины, — я шагнула назад и скрестила на груди руки.