Волна ужаса накатилась на него, и он попытался позвать на помощь, которая, как он полагал, была близка, но все его усилия увенчались только шепотом. Он вспомнил слово «оспа», и вспомнил, что его пробормотал один из тех, кто нес его на берег. Теперь все стало ясно. На пароходе решили, что он болен этой страшной болезнью, и экипаж решил избавится от него и оставил его здесь одного и безо всякой помощи. В отчаянии он проклял судьбу, которая столь жестоко с ним обошлась, и высказал все, что думал о трусости представителей своего народа, которые так с ним поступили. Истощив этим свои последние силы, он замер в ступоре, из которого его вывел легкий звук шагов, прозвучавший совсем рядом. Потом послышался тихий голос, на который он сразу не смог ответить; но, когда он повторился, он издал слабое «привет». В следующий момент человеческая фигура, с которой капала вода, опустилась на колени рядом с ним.

– Кто это, и что ты хочешь? – прошептал он, когда ладонь осторожно коснулась его лица.

– Пенина, – был ответ. – Я очень бояться, что моя не найти белый человек.

– Пенина! Так они и тебя тоже высадили? Но почему? Ты ведь не болен.

– Нет. Моя здоров. Ты делать мне хорошо.

– Так почему они оставили тебя здесь?

– Не оставлять. Капн говорить не оставаться. Моя прыгать в воду. Долго плыть. Ходить искать друга. Теперь находить. Оставайся. Делай ему хорошо.

– Но, Пеннина, разве они не сказали тебе, что я болен оспой?

– Даа. Говорить много. Моя все равно. Большой шаман – мой добрый друг. Когда я болеть, он лечить. У него есть средство от всех болезней. Моя делать как он делал. Теперь я немного уходить. Может найти хижина. Может найти белый человек. Приводить его.

С этими словами юноша ушел, а больной остался лежать неподвижно, в полусонном и полубессознательном состоянии, поддерживаемой новой надеждой, вызванной появлением преданного молодого индейца.

Когда Пенина вернулся, тот спросил:

– Ты нашел форт? Там есть хирург?

– Нет. Нет форт. Нет шаман. Это то, что ты называть лесосека. Дерево рубить – в огненное каноэ сжигать. Теперь люди уходить. Нет огонь. Нет еда. Ничего. Хижина белого, я находить. Инджун был, ее сжигать. Теперь надо уходить. Ты можешь ходить мало-мало, а?

С этими словами юноша помог больному встать, и с огромными усилиями то сделал несколько шагов, но напряжение для него оказалось слишком велико. Его голова опустилась, глаза закрылись и, побежденный слабостью, он обвис в руках своего товарища.

Когда больной в следующий раз понял, что находится в мире людей, он обнаружил себя лежащим на грубой лежанке, похоже в доме, и глаза его смотрели на фигуру, сидевшую на коленях у костра. В воздухе разносился приятный запах еды, и он понял, насколько голоден. Он издал слабый звук и фигура, подбежав к его ложу, склонилась над ним.

Это был Пенина, и лицо его, хоть и осунувшееся от усталости, светилось от радости. Его друг вернулся к нему из мира духов, и теперь, возможно, он будет жить. Конечно же будет, если только еды у него будет в достатке. Юноша с беспокойством поднес к губам своего пациента странного вида чашку, сделанную из кончика бизоньего рога, выскобленного так, что стенки ее стали тонкими, и наполненную бульоном. Больной втянул немного, сделал глоток, потом еще один. Он не останавливался, пока не осушил всю чашку – должно быть, с четверть пинты. Его глаза просили еще; но Пенина, гордый и готовый отдать ему все, что есть на земле, покачал головой.

– Нет. Больше не есть, – сказал он. – Теперь время спать много. Потом есть, много есть. Будешь сильный, быстро. Хорошо. Да?