Или – Иван Иваныч в магазине обезвредил преступника, метнув ему между глаз затвердевшим батоном нарезного. Или, наоборот, Иван Иваныч хотел своровать булочку, и был пойман охранником, и вышвырнут безжалостно на улицу. Таким манером мы, кстати, переходим из разряда веселого в разряд серьезного, грустного, а то и остросоциального.

Старик, дребезжа наградами на пиджаке, падает в снег (которого теперь, кстати, днем с огнем не сыщешь), и хипстеры, проходящие мимо, ржут и скалятся: «Спасибо деду за победу!»

Короче, это все фантазии, но чтобы концовка была концовкой, даже если по смыслу это совсем и не концовка и можно было бы еще продолжать весь этот бред, мы делаем ее концовкой, облекая простые слова в патетические формы финала. В заключительный раз плавно пересчитываем все ноты финального аккорда. Например: «Иваныч Иваныч приподнялся на коленях, руки его тряслись, вспомнил, как душил фашиста в рукопашной, в голове мелькнула мысль: винтовка – это праздник. Но люди шли мимо, и мимо… И над городом заливал небо кровавый беспощадный закат». Ну, примерно так.

Или: «Люди шли мимо, не обращая на поверженного в грязь старика никакого внимания, скрип детской коляски напомнил ему, что не все еще потеряно, родятся новые войны (Путинские дотации пошли в дело), и они вернут родину детям, старикам – почесть и хлеб, отменят тюрьмы и границы и пойдут по земле огромной босой семьей… Но мысль его оборвало наехавшее на пальцы колесо той самой… детской коляски.

Как-то так.

Теперь убираем из текста все смехуечки, из разухабистого стиля делаем серьезно-деловой, прикрепляем фото с умным лицом в очках, резюме с рекомендациями членов союзов писателей; и можно продавать людям свой опыт. А они потом завалят редакцию издательства «Эксмо» своими совершенными творениями. Впрочем, они сделают это и без вас.

Клёпа – щупленький, юркий мужичонка в кепке и полосатой майке – сбегал за бутылкой водки и, вернувшись, вставил бутылку дулом в отверстие в затылке заседавшего на скамье доминошников Михалыча – здорового ехидного мужика в спортивном – в полосочку – костюме. Горлышко бутылки высунулось из отверстия во лбу Михалыча (прошло чётко меж булок мозговых), и прекрасная, пахучая жидкость заструилась по стаканчикам. Михалыч наклонял голову и туловище, а мужички подставляли под струю стаканы. Так и происходил разлив, а мужичонка Клёпа стоял и умилялся, глядя на такое чудотворство.

– Эко, Михалыч, угораздило тебя ранение заполучить. И нам на забаву, и себе на память и радение.

– Молчи, бестолочь ты безродная! – сказал здоровый Михалыч, шевеля багровыми щеками. И щёлкнул по столу доминошной фишкой: – Хрыба!

Мужички засмеялись над этаким произношением. Клёпа высунул из головы Михалыча бутылку и, отметив большим пальцем дозу, отпил из горлышка ровно сколько следует.

– Ну ладно тебе, Михалыч, расскажи теперь, что там доча твоя? Как дача? Как чадо? Как чудо?

– Дочь в теннисе (сказано было как «в пенисе») преуспевает, замуж думает, идёт на инженера, много хочет денег, много просит, немного покрылась прыщами, немного болеет, ножки у ней колесом. Дача хороша, к электричеству подключился, огурцы посадил, забор поставил, к председателю ходил – пил с ним, пил с соседом, с другим соседом пил, поймал вора – отвинтил башку, сдал в милицию, заодно написал заявление о потери партбилета. Потом с соседом с новым поругался, а потом с ним выпил. Чадо родилось, козлом не блеет – плачет, копытцами не сучит – ножками дрыгает, хочет сиську, а сисек у меня дома хватает.

«Пффф!» – огласил дворик неприятный звук спускаемого газа.