Через месяц Тьма вернулась. На ее шерсти засохли алые разводы, капли багровой жидкости стучали о пол, разбиваясь в гулкой тишине. Я вздрогнул.

– Что это?! – голос сорвался, застрял в горле.

Ответа не последовало, но я знал: кто-то сопротивлялся.

Я сказал себе, что это не моя забота. Так было проще.

С каждым шагом Тьмы воздух наполнялся густым, гнилостным запахом, словно что-то мертвое просочилось в этот мир, цепляясь за нее. Тени вытягивались, ползли за ее лапами, искажая границы пространства и закручиваясь, как щупальца живого кошмара. Шерсть ее была пропитана кровью, тяжело спадала на бока, а за ней тянулась вязкая мгла, будто не желая отпускать.

Я не двигался. Комната застыла в удушливом молчании. Лишь глухие удары капель о дерево нарушали эту звенящую пустоту.

Раз-два-три…

Мерный ритм, словно отсчитывающий время до чего-то неизбежного.

Тьма остановилась. Ее янтарные глаза вспыхнули в полумраке, и в следующую секунду она выплюнула мне под ноги что-то темно-красное, живое – это было рубиновое сердце. Огромный рубин с кулак, который отбивал последние, судорожные удары, словно осознавая свою обреченность.

– Оно… Живое? – прошептал я, страх сковал горло.

Ответа не последовало. Кот неторопливо отошел к камину, начал приводить себя в порядок, слизывая с шерсти алые пятна. Со стороны он выглядел обычным – почти домашним, будто только что вернулся с охоты.

Я перевел взгляд на сердце. Меня охватил животный ужас. Я не хотел знать, кому оно принадлежало. Я не хотел прикасаться к нему, не хотел, чтобы оно было здесь. Оно мне не нужно.

Я снова посмотрел на кота. Он уже не елозил лапой по морде, а сидел неподвижно, ближе, чем раньше. Глаза его неотрывно изучали меня, янтарные омуты затягивали, пульсировали, сжимая мою волю, наполняя разум странным, тягучим спокойствием.

Но в этой тишине его взгляд оставлял тревожное, липкое послевкусие.

– Милый, а ты что тут один?

Голос прозвучал неожиданно мягко, мелодично, как дуновение теплого ветра. В дверном проеме появилась молодая девушка, и комната, будто подчинившись ее присутствию, наполнилась мягким светом. Лишь на мгновение мне показалось, что еще секунду назад я сидел во мраке.

Я был облачен в безупречно сшитый костюм – классический черный, с отливом, подчеркивающий точеные линии фигуры. В руке тлела сигара, ее дым неспешно клубился, растворяясь в воздухе. На журнальном столике стоял бокал с дорогим виски, янтарный оттенок которого играл в свете лампы. Чуть дальше, у основания, красовалась бутылка с гравировкой, подтверждая элитность напитка.

Девушка обошла кресло и легко опустилась мне на колени. Ее прикосновение было почти невесомым, но в этом скользило что-то большее – ощущение притягательной, опасной силы. Кожа ее сияла легким золотистым оттенком загара, губы были полными, алыми, словно ягоды в летнюю жару. Волосы, длинные, струящиеся, цвета воронова крыла, спадали на плечи. На ней было легкое платье из темного бархата, подчеркивающее изгибы ее тела, и едва заметное украшение на тонкой шее – амулет в форме черной кошки, охватывающей каплю темного камня.

Она поцеловала меня, мягко, сладко, и на секунду у меня закружилась голова. Ее радостный вздох наполнил воздух, а тонкие, изящные пальчики потянулись к столику. Я проследил за движением ее рук и замер.

Там, среди беспорядка из папиросной золы и хрусталя, лежал кроваво-алый рубин, огромный, в форме сердца.

Я мог поклясться – секунду назад его там не было.

Девушка, сияя счастьем, взяла его в ладони, перебирая светящиеся грани. Глаза ее вспыхнули восторгом.

– Милый, это мне? Подарок? Ты такой щедрый! – она засмеялась, приближаясь губами к моим.