Мальчонка ещё дышал, наполненные кровью лёгкие хрипло выгоняли воздух.

Очнувшись, Андрюха бросил оружие и метнулся к мальчику. Шок его прошёл, он вернулся в реальный мир войны и суетился, пытаясь спасти мальчишку. Тщетно. Бача умер. С разорванным животом, с выбитыми позвонками. Умер в мучениях, в страхе и горе. Умер, вслед за своим дедом.

Кишки, зелёной зловонной массой выползшие на песок, кровь, скатывающаяся одетыми в пыль каплями, большие открытые глаза, быстро покрывающиеся завесой смерти, пар разодранных внутренностей.

– Сколько ему было, несчастному? Четыре или пять годков? И жизни-то он никакой не увидел, – ужаснулся кто-то из бойцов.

– Не разбираюсь, – отозвался Андрюха.

– Ты не смотри долго, не надо, – Андрюху толкнули в спину. – Нельзя убитому долго в глаза смотреть!

Перепачкавшись кровью мальчишки, Андрюха взял его худущее тельце на руки, поднял и перенёс к стене, где бережно уложил к брошенному солдатами к каменным глыбам телу старика. Сев на колени, десантник закрыл малышке глаза, накрыл обоих убитых подвернувшимся под руку цветастым пакистанским одеялом. Поднялся, подошёл к Хохлу.

– Ты какого чёрта стрелял, морда? Ты ж меня зацепить мог! – Андрюха наотмашь ударил товарища по лицу.

– Так не убил же! – попробовал увернуться от второго удара Хохол. Неудачно.

– Не убил, – успокоился Андрюха. Остановился. Остыл. – Извини, трухнул крошку. Извини, брат!

– Ничё, ничё! – Хохол обнял друга, похлопал его по спине. – Бывает.

– Чего стоим? Выполнять команды, бегом! – капитан, командир роты, возник посреди двора с перекошенным от злобы лицом, в ярости метая молнии и, дико вращая руками, словно лопастями вертушки.

– Работаем, командир, – решил оправдаться Хохол.

Издавая нечленораздельные звуки и раздавая направо и налево пинки нерасторопным бойцам, оказавшимся в опасной от него близи, капитан ударил ногой под колено Хохла.

Хохол молча перенёс выпад капитана. Предпочитая свалить от взбешённого ротного подальше, он увёл Андрюху под прикрытие командира своего взвода. Хохол никак не мог смирится с характером и повадками нового ротного, три недели назад заменившего штатного, убывшего по ранению в госпиталь.

Нервяк капитана понятен и объясним. Из-за этого дурацкого происшествия со стариком и мальчишкой, ранением нескольких подчинённых, нервотрёпкой в радиоэфире, от него, боевого офицера, проведшего в песках и камнях Афгана целый год, широким шагом уходил обещанный полковником орден. Да, быть временщиком неудобно и непрестижно, но так уж вышло, что капитан весь год только и делал, что «шатался» по разным должностям и подразделениям, сменяя раненых офицеров.

«Сходишь в последний раз без потерь на войну, получишь Красную Звезду!» – твёрдо пожимая капитану руку, заявил полковник на виду у офицеров штаба полка. «Служу Советскому Союзу!» – бодро отвечал капитан, мысленно дырявя китель под орден. А теперь ситуация складывалась так, что ордена наверняка не будет, а вот дырка на кителе появиться может. От пули.

– Ты! – обратился капитан к сержанту, разглядывавшему в тени навеса отобранное у бойцов стариковское ружьё. – А ну, дай мне ствол сюда!

Сержант отдал ружьё капитану. Тот повертел оружие в руках, посмотрел гравировку, потёр и почитал надписи.

– Бирмингем! Фирма «Скотт и сын», 1882 год. Англия, значит, – обрадованный внезапной находкой, щерясь, прогудел ротный.

– Угу, раритет с английской войны, – радостно подтвердил сержант. – Добротное ружьишко, ещё стреляет! Его можно хорошо «толкнуть», за такую вещичку коллекционеры деньжат отвалят, ценителей хватает!

– Да, – прошептал офицер, – точно, я его «полкану» подгоню! В подарок! Тогда он мне точно орден не зажилит!