– Пётр, иди ужинать, – голос Марии вырвал меня из раздумий. Она стояла в дверном проёме, вытирая руки фартуком. Её волосы были убраны назад, лицо уставшее, но в глазах всё ещё теплилось терпение. Я кивнул, сложил книгу и поднялся. Каждый мой шаг отдавался гулким звуком по полу, как будто сам дом хотел напомнить, что я здесь чужой, временный. На кухне меня ждал тёплый хлеб, суп и кувшин воды. Пётр уже сидел за столом, потягивая что-то из своей жестяной кружки.

– Как дела в кузнице? – спросил я, стараясь поддержать беседу.

Пётр взглянул на меня поверх кружки, отложил её и усмехнулся.

– Хлеб насущный зарабатываем, – сказал он. – А что у тебя? Вижу, ты снова погрузился в свои книги. Много ума накопил?

Его шутка не задевала меня. Напротив, она была как-то ободряющей. Я пожал плечами.

– Ума, может, и нет, но я учусь. Учусь видеть то, что другие пропускают. Пётр кивнул, задумчиво скребя свою щетину.

– Это хорошо. Важно видеть. Но ещё важнее понимать, что с этим делать. После ужина я снова вернулся к окну. Ночь полностью вступила в свои права. Где-то вдали слышался лай собак, а в доме становилось тихо. Я думал о завтрашнем дне, о том, как рано утром пойду с Петром в кузницу. Это стало нашей традицией – он доверял мне небольшую работу, и я чувствовал, что не совсем бесполезен. Но эта рутина не могла заполнить ту пустоту, что жила во мне. Я взял мамин платок, снова держа его в руках, и задумался о той ночи. Она возвращалась ко мне не в кошмарах, а в мельчайших деталях: треск пламени, крики, лицо того человека в капюшоне. Казалось, что его силуэт всегда стоит за спиной, наблюдая за каждым моим шагом. Я медленно поднялся, направился к столу и взял небольшую свечу. Её огонёк был слабым, но согревающим. Я поставил её на подоконник, затем сел обратно, продолжая смотреть на улицу. Я знал, что однажды покину это место. Знал, что мне предстоит долгий путь. Но сейчас, в эту тихую ночь, я всё ещё был здесь, в доме Ивановых, пытаясь найти ответ на самый главный вопрос: «Почему?». Я проснулся, когда первые лучи солнца начали пробиваться через плотные занавески. Комната была наполнена тёплым золотистым светом, который играл на старом деревянном полу. Я потянулся, ощущая каждую мышцу, натянутую от долгих часов сна. В доме царила утренняя тишина, прерываемая лишь звуком шагов Марии на кухне. Её уверенные движения раздавались где-то вдали, и я знал, что скоро запах свежего хлеба заполнит комнату. Медленно поднявшись, я подошёл к окну и распахнул его. Холодный утренний воздух ворвался внутрь, освежая мысли. Деревья стояли неподвижно, как будто наблюдали за началом нового дня. Городок ещё спал, но вскоре всё оживёт: начнутся разговоры на улице, дети побегут за водой, а торговцы откроют свои лавки. Для меня же это был обычный день, но внутри я чувствовал, что что-то меняется. Я не торопился. Спустился вниз, где на столе уже лежала чашка чая. Мария молча стояла у плиты, добавляя последние штрихи к завтраку. Я сел на своё привычное место, подвинул чашку ближе и посмотрел на неё.

– Ты рано, – сказала она, не отводя взгляда от огня. Её голос был спокойным, но я слышал лёгкую нотку беспокойства.

– Да, – коротко ответил я, размешивая чай. – Просто проснулся раньше обычного.

Она кивнула, закончила свои дела и поставила на стол тарелку с горячими пирогами. Её руки, казалось, двигались с уверенностью, которую я так часто видел у Петра в кузнице.

– Сегодня снова в кузницу? – спросила она, садясь напротив меня.

Я снова кивнул. Это было привычной частью моего дня. Работа с Петром давала мне чувство цели, даже если эта цель была временной. Позже, уже находясь в кузнице, я наблюдал, как Пётр ловко орудовал инструментами. Его руки – сильные, мозолистые – двигались с такой точностью, словно он был частью механизма. Кузница наполнялась звуком молота, ударяющего по раскалённому металлу, и запахом угля, который тяжело висел в воздухе.