Мария Павловна торопилась первой сделать заказ, знала, что другие соседи её будут останавливать и высказывать свои просьбы. Михална никому не отказывала: брала деньги, запоминала заказ и никогда не забывала выполнить благое дело. Ей уже было немалых 80 лет. Всегда на ногах: сухощавая с прямой спиной, твердой походкой обгонявшая и молодых, и таких же старых как она сама. Когда отошла от своего дома и оказалась на аллеи тополей, то остановилась. Спешно достала из старенькой холщовой суки пачку сигарет «Памир» и коробок спичек, встряхнув открытую пачку, выдернула сигарету, сделав несколько незаметных чужому глазу манипуляций, торопливо затянулась и облегченно выпустила дым. Так шла, озиралась, наклоняя голову, прикуривала и если видела прохожих, тут же прятала в кулаке сигарету.

Курить Михална начала в 1941 —ом году, когда похоронила первого мужа. Осталась одна с ребенком на руках с изнуряющей душу тоской. Недосмотрела за ребенком, сын умер от воспаления легких; смерть малыша она, казалось, пережила легче, так как уже не расставалась с папиросами. Именно так многие зрелые женщины встречали горькие новости с фронтов именно так, с папиросами в зубах, торопились от пережитого горя быстрее восстанавливаться.

Подходя к продовольственному магазину, увидела идущих ей навстречу соседок Алексеевну и Васильевну – их общую подружку, поворотом руки сигарету упрятала в ладони. Поравнявшись с Михалной, те остановились, остановилась и Михална. Васильевна словно извиняясь, высказалась:

– Тоже вот в церковь ходила, прижало меня, Михална, крепко…

Михална дослушивать не стала. «Здрасьте!» – коротко бросила приветствие и, отмахнувшись рукой, занятой сигаретой, пошла к крыльцу магазина. В урну бросить сигарету раздумала, курнула в затяг, опять спрятала её в ладони и пошла дальше… Шла рассматривала прохожих и сама себе удивлялась: «Неужеле решилась?». Прошлым днем при коротком общении с Алексеевной, успела ей высказать просьбу, чтобы та разузнала у священника: сколько будет стоить крещение. На что Алексеевна ответила с категоричностью в голосе: «Брать денег не стану, сама сходи и договорись!»

«Мало ли я ходила по кабинетам и о чем—то договаривалась», – настраивала она себя весь день на роль просительницы, так подготавливаясь к разговору со священником.

Не обнаружив у высокого крыльца церкви урну для мусора, опять засомневалась: «я ведь грешница», «могу ли заходить?», « даже сигарету некуда выбросить», замешкалась. Захотелось вернуться домой, лечь на кровать, по—походному – как обычно, укрыться какой—нибудь одежкой и с наслаждением заснуть… Суровое изображение Иисусу Христа на портале церкви заставило вернуться в реальность, переложить сигарету в левую руку, крепче зажать ее в ладони и прижать эту руку к пальто. Пепел был еще горячим и жег руку. Она успела наложить трижды крест правой рукой, из дальних – предальних уголков памяти донеслось: «без числа согреших, Господи, помилуй мя», она вслух повторила. Стыд охватил холодком волосы, толкнул подбородок и спрятался в тугой узел платка, подсказывая: «Ты же даже крестик не надела!»

– Заходите, дочь моя! – услышала Михална густой приглушенный бас, и хуже того растерялась. Дверь в церковь была широко распахнута, и в дверях стоял священник. Со слов Алексеевны она знала, что отцом настоятелем в местной церкви служил молодой священник отец Андрей. Ответ – внутренний протест на обращение приглушила и так, оцепенев, стояла и смотрела на него, забыв все слова. Наконец, вытащила из тех же дальних уголков памяти и произнесла, не узнавая своего голоса: