— А может, сначала поеди́м? Ты приготовила что-нибудь на ужин?

— Чего?! — я аж голову подняла.

Он рассмеялся, шутник, блин! Над моим лобком, как из окопа, виднелись только его глаза полные такого любования, что я задрожала.

— Денис… я люблю тебя.

Шепнула и чуть не заплакала, снова откинувшись затылком на кровать. Ну что я за дура? Зачем я это… Смешная, маленькая девочка. Нашла время, нашла повод. Не удержалась, а теперь стыдно. Но если бы не сказала — сгорела бы, кажется, изнутри... Мягко спружинила кровать — это Денис прилёг рядом. Ладонь раненой руки опустилась мне на живот — тяжело, словно вбирая в этом прикосновении всю меня, сминала кожу, безмолвно рассказывая о чём-то очень важном, о чём не сказать словами… И ей так же безмолвно вто́рил его взгляд: такой… такой… как же это объяснить-то…

— Ты это… — я кашлянула, сгоняя хрипотцу неловкости, спасаясь от нахлынувшего вдруг непонятного страха, — смотри, чтобы шов снова не пополз…

Он уткнулся носом мне в висок, закопался лицом в размётанные волосы:

— Мила-а-аха… Если б ты только могла понять…

— Не хочу ничего понимать! — перебила я его, словно боясь услышать что-то, к чему не готова, на что не знаю, как отвечать. — Тебя хочу, немедленно! Сверху хочу быть, ты же любишь так? — Мягко надавила, предлагая ему откинуться на спину. — Только ты командуй, я же, как бы, ни разу ещё…

Но Денис не дался. Снова скользнул ладонью по животу и ниже, погружая в меня сразу несколько пальцев.

— Глупышка ты. Я же сейчас как пацан прыщавый — только залезешь на меня, и сразу кончу. Не пойдё-ё-ёт… Я хочу, чтобы сначала ты, — склонился к моей груди, обвёл языком ореолу, пощекотал верхушечку и спустился чуть ниже, на рёбра. — Чтоб у тебя ноги дрожали, и голова кружилась, — покрыл игривой щекоткой губ мой вздрагивающий от предвкушения пупок и снова пополз ниже. — Чтоб стонала до хрипоты…

И вот тут, в самом нежном, налитом желанием месте прикусил. Не сильно, но неожиданно и так страстно, что я заскулила от удовольствия, подалась бёдрами ему навстречу, прося ещё…

И всё было, как он сказал: и ноги дрожали от изнеможения и голова кружилась от счастья… И когда он напоил меня досыта откровенными поцелуями и ласками умелых пальцев, поднялся, потянул за собой:

— Пойдём, поможешь мне обмыться хоть немного, я ж весь день в бега́х.

В ду́ше, стараясь не мочить повязку, я поливала его тёплым дождиком, скользила по телу мыльными ладонями, наконец-то наслаждалась волнами крепких мышц и курчавой жёсткостью лобка… Стоя у него за спиной, обхватила яички, покатала их в пальцах… и переключилась на «батю»… О, он был очень го́лоден! Очень требователен и готов на любые подвиги… Денис, зафырчал от удовольствия, но перехватил мою руку:

— Притормози-ка пока, и давай полоскаться, иначе я тебя сейчас прям в мыле…

…Выбрались из душа, прильнули, целуясь к стене — мокрые, дрожащие от нетерпения и предвкушения… Денис оттеснил меня к стиральной машине, и я поняла, чего он хочет. Легонько запрыгнула на неё, откинулась назад, раскрываясь ему навстречу. И заорала от удовольствия, когда он вошёл — с глухим рваным стоном, сразу до упора…

«За стройную фигуру — спасибо физкультуре», как говорится. Развела прямые ноги практически в шпагат, чем тут же вызвала жадный рык и неудержимый, мощный шквал толчков… и в то же время, прочла на лице Дениса знакомую сосредоточенность и самоконтроль... Счастливо рассмеялась:

— Можешь так… в меня… Я… — как тут говорить, когда, остались лишь стоны? — Я таблетки пью… Можно не предохраняться больше!

По глазам увидела — услышал. В блаженстве задрала голову и, не имея больше сил дожидаться его, бурно, громко, бесстыдно кончила. Дениса это подхлестнуло. Долго, глухо застонал и…