По вечерам Пьеро читал Ирвингу вслух. Старику хотелось, чтобы он ему перечитывал классические произведения, которые Ирвинг знал с детства. Пьеро прекрасно читал с выражением. Если на какой-нибудь странице ему попадались незнакомые слова, на следующий день он так их произносил, словно знал всю жизнь. Они звучали из его уст совершенно естественно. Он ведь мог бессознательно запоминать слова, не вникая в их значение. Ему стоило просмотреть газету, и все новые выражения пополняли его лексикон. С годами его словарный запас значительно расширился.

– Ты когда-нибудь задумывался обо всех звездах на небе? – обратился он как-то к старику. – Наука постоянно сообщает самые странные вещи о небесах. Но я не думаю, что все они истинны. Мне кажется, если сделать достаточно высокую лестницу, можно будет до этих звезд добраться, просто сорвать их и наполнить ими ведерки. Тогда можно было бы положить всего одну звездочку в печку, и она всю зиму согревала бы дом. Для этого нужно всего двое храбрых людей. Одного – достаточно смелого, который соорудил бы лестницу до небес. А другого – достаточно храброго, чтобы по этой лестнице туда забраться.

– Хорошо сказано, мое чудесное дитя, – отвечал Ирвинг. – Хорошо сказано.

Есть ли разница между тем, кто действует как истинно интеллигентный человек, и тем, кто является истинно интеллигентным человеком? Кто, скажите на милость, просто взглянув на него, мог бы определить, что Пьеро подвергся изнасилованию? Чем больше времени проходило после тех событий, тем труднее было ему с этим совладать. Он знал, насколько это было гнусно и жутко, но понятия не имел, как должен себя вести переживший подобное человек. У него не было иного выбора, кроме как действовать так, будто этого никогда не случалось. А если никто не мог об этом узнать, может быть, ничего и не случилось? Пьеро надеялся, что так оно и было.

Но в глубине души он знал: независимо от того, каким он казался умным, случившееся не прошло для него бесследно.

Некоторых женщин из домов по соседству вполне устраивала роль домохозяек. Они приветливо махали руками при виде Розы и детей. Они посещали общества садоводов, пили чай со льдом и читали книги. Их волосы были уложены в замысловатые прически и закреплены лаком. Миссис Макмагон не могла себя заставить стать одной из таких счастливых женщин. На протяжении двух лет, которые Роза прожила у нее в доме, она почти каждый день казалась расстроенной.

Супруга мистера Макмагона постоянно обвиняла мужа в изменах. Это делало ее несчастной. Свою безысходность она вымещала на всех обитателях дома. Ее горем полнились все комнаты. Если бы на столе стояла чайная чашка, она была бы до краев полна ее бедой.

Она возбужденно носилась по гостиной, швыряя вещи на пол и в стены. Ее лицо отражало все чувства, какие только можно себе представить. Всю их гамму. И каждое выражение при этом было своего рода оперой. Ее воспитатели внушили ей мысль о том, что взгляду женщины следует быть бесстрастным, что проявлять чувства на людях неприлично. Неприкрытая демонстрация эмоций подобна проститутке, высунувшейся из окна с голой грудью, выставленной на всеобщее обозрение. Но миссис Макмагон на это было наплевать.

Она бросила вазу в стену и пробила в ней дыру. Потом подошла к стене и оторвала несколько больших кусков обоев. Она схватила диванную подушку с таким видом, будто хотела ее растерзать или сделать с ней еще что-нибудь непотребное. А когда, видимо, поняла, что этой подушкой никакого ущерба ничему причинить не может, от осознания собственной беспомощности стала выглядеть как побитая кошка.