После седьмого тоста Пьеро выпил еще четыре рюмки вина. Губы его раскраснелись так, будто он целовал парижскую шлюху. Зубы тоже покраснели – как будто он искусал какого-то зверя. Ему стало жарко. Он расстегнул рубашку и сбросил ее на пол. Он походил на сумасшедшего римского императора.

Пьеро рассмеялся, взял свой стул, перенес его и сел рядом с Ирвингом по другую сторону стола. Приобняв старика, он заявил, что тот сам парень хоть куда. Когда подошла служанка, он вскочил со стула и крепко поцеловал ее в губы.

– Сядь! – потребовал Ирвинг и продолжил: – Пусть это тебе послужит уроком. Независимо от того, как ты распалишься, одно из правил, которое тебе надлежит соблюдать, состоит в том, что нельзя брюхатить служанок. Симпатичная служанка как конфетка – ты получишь удовольствие, но оно быстро пройдет. Ты же не будешь связывать себя с ней какими-то обязательствами. Ведь должна быть разница между тем, что высоко, и тем, что низко. Взгляд на людей сверху вниз – это важная движущая сила. Я стал таким, каким стал, чтобы смотреть на людей сверху вниз. Вот почему врач, создавший вакцину против оспы, сделал это совсем не для того, чтобы облегчить страдания больным. Видишь ли, он сделал это исключительно для того, чтобы коллеги ему завидовали.

Пьеро забрался на стол и, выпрямившись, раскинул руки в стороны:

– Попробуй теперь посмотреть на меня сверху вниз!

– Не надо, мой мальчик, понимать это в буквальном смысле слова. Смотри на вещи шире, тебе ясно?

– Позволь мне взять блокнот! – воскликнул Пьеро. – Я должен записать эти твои наставления. Мне еще так много нужно узнать, чтобы наверстать упущенное!

Иногда, когда Ирвинга особенно распирало красноречие, Пьеро записывал его изречения в блокнот. У Пьеро была особая манера пристально смотреть, широко раскрыв глаза. При этом его поразительно голубые глаза светились неподдельным сопереживанием. Тем самым он побуждал Ирвинга делиться с ним сокровенными соображениями.

– Самое главное – это внешность. Людей редко интересуют другие вещи. Они слишком ленивы, чтобы доставлять себе лишние хлопоты. Достаточно просто купить хорошо сшитый костюм, не вникая в человеческие качества, и так далее… Записал?

– Да, все отлично. Только слова танцуют на странице, но ты продолжай.

– Любовь. Такое нелепое понятие. Еще хуже, чем Бог.

Истина заключалась в следующем: Пьеро менее всего нуждался в том, чтобы проводить время с полубезумным старым миллионером. Он оказался единственным сиротой, которого воспитывали как представителя самой состоятельной верхушки общества. Конечно, это имело обратную сторону, особенно если учесть, что у него самого за душой гроша ломаного не было. Ему бы следовало быть лучше приспособленным к работе на фабрике или, может быть, к торговле.

Пьеро нуждался в порядке. Ему требовалась дисциплина. Ему нужно было стать крепче и выносливее. Происходившее развращало его и обрекало на гибель. После сладкой жизни он не был приспособлен ни к какой работе. Мать-настоятельница оказалась права. На попечении Ирвинга он вел жизнь философа, которую никак иначе не мог себе позволить. Такого рода развращенность была присуща многим наркоманам, которым со временем стал и Пьеро.

Когда спустилась ночь, цветы поникли, как девушки, уснувшие на церковной скамье.

Пьеро научился подражать Ирвингу. После двух лет жизни в богатом доме он стал себя вести высокомерно. Когда он прогуливался по улице в Вестмаунте, то, если вы не знали, кто он такой, можно было бы подумать, что это юноша из богатого семейства. Складывалось впечатление, что он вырос на этих улицах. Что у него была обожавшая его мать, надевавшая ему на голову в детстве нелепые беленькие шапочки. Что у него была гувернантка, которая пересчитывала его маленькие пальчики. Она показывала ему глобус и проводила пальцем линию от Монреаля через океан, как будто на другой его стороне было место, куда можно уехать.