Ей очень хотелось, чтобы Эйнштейн попытался выяснить, почему, но он так ничего и не спросил.

– Ладно, тебе виднее. В общем, смотри, что я понял. Мы знаем, что какой-то смысл держать нас здесь есть. И мы хотим понять, в чем такой смысл вообще может быть. Так вот, на мой взгляд, он может быть только в трех вещах: либо в самом факте, что мы здесь присутствуем, либо в том, чтобы нас в это время не было в каком-то другом месте, либо в том, что мы должны здесь что-то сделать. Так?

Мамаша вынуждена была согласиться:

– Хорошо, пусть так. И что?

– Как это что?! – заволновался Эйнштейн. – Как что?! Второй вариант проверяется легко: если каждый из нас сможет вспомнить, где он был бы сейчас, если бы не оказался здесь – значит, я прав. Если нет – значит, этот вариант можно вычеркивать.

Сейчас Мамаша ощущала себя очень взрослой и терпеливой, поэтому просто ласково поинтересовалась:

– А если ты прав, тогда что?

– А если я прав – значит, нам, чтобы выйти, достаточно отказаться от намерения где-то быть и что-то сделать и сообщить об этом… в общем, сообщить тому мужику. Причем не просто так сообщить, а чтобы он поверил.

– Хорошо, допустим, мы этот вариант вычеркнем. Дальше что?

– Самый сложный вариант – это первый. Я никак не могу взять в толк, зачем может быть нужно, чтобы мы находились именно здесь. Кому-нибудь нас предъявить? Нами любоваться? Короче, мне кажется, что этот вариант может быть верен только в том случае, если он и правда маньяк. И это, ясное дело, хуже всего, понимаешь? В этом случае он может нас убить. Ну, или просто позволить умереть естественной смертью…

Мамаша обдумала предлагаемую Эйнштейном перспективу и снова согласилась, хотя эта перспектива ей очень не понравилась. Насколько она понимала, Холуй перестал испытывать на прочность плотно пригнанную дверь своего отсека и теперь тоже очень внимательно прислушивался к их разговору. Ей казалось, что она даже слышит его дыхание: наверное, он прижался к своей левой стене и даже высунул голову наружу. Интересно, почему он не участвует в разговоре?

– А если и это неверный вариант? – подкинула она Эйнштейну нужную реплику, не переставая прислушиваться к тому, что происходит в соседнем справа отсеке.

В голосе Эйнштейна появились плохо скрываемые торжествующие ноты: