При всей многоликости программ и лозунгов правящих кланов, определявших политику Вашингтона и Лондона, Парижа и Рима, Берлина и Токио, в их действиях, за редкими исключениями, присутствовал общий знаменатель – антисоветизм».

25 августа был заключён англо-польский военный союз, гарантировавший помощь Варшаве в случае агрессии «европейской державы». Под ней подразумевалась Германия, но секретный протокол оставлял возможность превратить пакт в антисоветский.

Гитлер и бровью не повёл – отмахнулся как от угрозы, так и намёка присоединиться. Он ещё в апреле определил 1 сентября началом расправы с кичливой Польшей, а что касается её союзников, то 14 августа на совещании генералитета убеждённо заявил: «Мюнхенские главари не возьмут на себя риск развязывания войны»28.

С мая 1939-го перед особо важными информационными передачами раздавались позывные Всесоюзного радио – мелодия песни Дунаевского «Широка страна моя родная». Услышал отец эти звуки 1 сентября перед сообщением ТАСС:

«Сегодня начались военные действия между Германией и Польшей. Рано утром германские войска перешли в ряде мест польскую границу. Одновременно германские самолеты произвели налёты на польские города…»

Тем же вечером Англия и Франция выразили протест Германии по поводу вторжения в Польшу. Они пригрозили выполнить союзнические обязательства, «если германское правительство не готово… вернуть войска с польской территории». На Западе, отмечает английский военный историк и публицист Д. Кимхе, всё ещё «продолжали верить, хотя и гораздо меньше, что сильные слова и решительные жесты удержат Гитлера от развязывания войны»29…

Найдём в интернете номер «Правды» за тот день и на третьей полосе увидим заголовок – «Ликвидация остатков японско-маньчжурских войск в приграничной полосе». Отец не мог его пропустить. Позднее узнал: победа на Халхин-Голе наряду с подписанием советско-германского пакта о ненападении помогла СССР избежать худшего. В Японии разразился правительственный кризис, изменились её военные планы, иначе пришлось бы нашей стране в 1941-м воевать на два фронта.

3 сентября Великобритания и Франция объявили, что находятся в состоянии войны с Германией. Юноша недоумевал, как, наверно, и весь мир, почему два союзника Польши медлили столько времени. Позже ему стало известно: надеялись, как в 1938-м, умиротворить Гитлера. Ухватились за предложение Муссолини созвать 5 сентября участников Мюнхенского сговора, чтобы устранить «затруднения».

Но фюрер уже закусил удила.

Перечитывая в газетах боевые сводки, с которыми знакомился отец, поражаешься, как он, скоротечности событий. Положение польских войск почти сразу стало критическим. 6 сентября президнт и правительство Польши бежали в Люблин. Главнокомандующий Рыдз‑Смиглы 7-го перебрался в Брест, 10-го – во Владимир-Волынский, 13-го – в Млынов, вблизи Дубно, 15‑го – в Коломыю.

Правительство тоже, как заяц, петляло по стране: из Люблина в Кременец, оттуда 13‑го в Залещики, а 17-го, бросив остатки сражавшихся войск на произвол судьбы, присело у границы, готовясь перебраться в Румынию. Золотой запас Польши ещё 15-го отправился в румынский порт Констанцу, готовясь кочевать по свету.

Две недели Москва ждала, придут ли на помощь своему союзнику Великобритания и Франция, но те лишь имитировали военные действия.

Мог ли отец без улыбки читать в газете сводки информационных агентств Лондона и Парижа? То, что в ночь на 7 сентября поисковые группы французов пересекли границу, выдаётся за прорыв неприступной линии Зигфрида. 8-го трубят во все трубы о «невозможности перечислить уже занятые местности и позиции», 9-го – о «занятии важной складки местности», 11-го – об успешном продвижении «в одном месте»…