Лею, что когда-то сидела у меня на коленях, а я дул на ее разбитую коленку. Или которую искал в нашей квартире, потому что они с Юлей прятались, а я — водил.

Лея. Лучшая подруга моей дочери.

Она выросла и стала дьявольски сексуальной, соблазнительной, красивой, аппетитной, сногсшибательной девушкой.

Это при виде ее длинных голых ног у меня сносит крышу. При виде ее губ я теряю способность ясно выражать мысли.

А при виде короткой футболки или юбки на ней единственное желание, которое мною движет, это немедленно коснуться ее голой кожи.

Сейчас же.

И неважно где мы находимся.

Если бы я не переспал с ней в самый первый раз, если бы мы встретились у нас дома, то я бы спокойнее отнесся к ее изменившейся внешности.

Я был бы для нее «Платоном Сергеевичем», а ее выканье не превращало бы меня в озабоченного примата. И все было бы как раньше.

Но после случившегося в номере отеля обратной дороги нет.

Ростов звонит в четвертый раз за час, но я опять сбрасываю. Я не могу внятно объяснить, как так вышло, что я переспал с подругой дочери. Какие у нас с ней отношения и почему я готов был врезать ему, когда увидел, как он трется возле нее.

Этим поступкам нет логичных объяснений.

А этому нездоровому влечению нужно положить конец. Но как?

В принципе, можно ничего не делать. Просто держаться от нее в стороне, не пересекаться и не видеться.

Хорошо, что Лея скоро уедет. Между мной и этими ногами будут десятки тысяч километров, а даже самые соблазнительные изгибы не торкают вечно.

Раньше обычного заканчиваю рабочий день. Работать невозможно.

Вместо цифр, отчетов и договоров перед глазами только одно.

Лея поперек моих колен.

Лея на моих темных простынях.

Лея с задранной до шеи футболкой и без белья.

И Лея на коленях, в отеле, когда в ее темном взгляде я чуть не сгорел заживо.

Приехав домой, привычно спускаюсь в бассейн. Выматывающая тренировка — вот, что помогало раньше и что поможет мне сейчас сбросить хотя бы часть напряжения, из-за которого я скоро буду похож на закипающий чайник.

Из носика, который у меня стоит весь день, тоже скоро пар пойдет.

Но дорогу к раздевалкам мне преграждает Родион.

— Разворот-поворот, Платоша. Никаких тренировок на сегодня!

— Но у меня годовой абонемент! Пусти, Радик. Я в порядке!

— Не хочу ничего слышать. Трупы мне в бассейне не нужны.

Двери спортклуба захлопываются у меня перед носом. Не могу в это поверить!

Плетусь к лифту и поднимаюсь в квартиру. На барабанные перепонки тут же обрушивается детский плач и Юлин крик.

Не разуваясь, лечу к дочери, уверенный, что вот Костя и показал свое истинное лицо. Накричал на нее, не справился с ребенком, сорвался.

Но от увиденного становится стыдно за свои мысли.

Юля плачет у Кости на груди и громко вопрошает сквозь слезы, что же ей делать. Костя разрывается между женой и сыном — Егор тоже плачет, в своем шезлонге.

Вокруг него растекаются лужи чего-то белого, и сначала я почему-то решаю, что это грудное молоко и не понимаю, почему так много? 

Но потом вижу и сброшенную на пол бутылочку.

Я не знаю, за что хвататься, поэтому какое-то время так и стою на месте. Но крик младенца резонирует с головной болью, так что решаю заняться Егором, все равно Юля от Кости не отлипает.

Достаю внука из шезлонга и свободной рукой тянусь к шкафчику, в котором лежат его любимые детские печеньки. Они всегда действуют безотказно.

Но день сегодня такой… Когда все через жопу.

И дверца шкафа, которое до этого и так еле держалась, сегодня, как назло, срывается с петель и углом влетает мне прямо на палец.

К вою младенца добавляется моя ругань, а Юля при виде оторванной дверцы начинает рыдать пуще прежнего. По лицу Кости сложно что-то прочесть, но и так понятно, что он мечтал бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.