Через полчаса уровень децибел в доме все-таки удается снизить.

Шмыгая носом, Юля сидит над кружкой дымящегося чая. Егор мусолит беззубыми челюстями любимую печеньку. Костя протирает загадочные белые лужи. Я прижимаю пакет замороженного горошка к ушибленному пальцу.

Молчание давит на уши хуже криков, поэтому, откашлявшись, спрашиваю:

— Вы решили кормить его смесью? — задаю очевидный вопрос. — А почему, Юль? Тебе все-таки не хватает молока?

Мне бы тут и заткнуться, тем более Костя за Юлиной спиной усиленно машет руками, но что я с собственной дочерью, что ли, не могу поговорить?

— А почему решила завязать? Молоко же для ребенка полезней?

— Да ты что?! А то я этого не знаю, папа! Лучше бы квартирой занялся, чем мне советы давать, как грудью кормить!

Юля летит к себе. Рыдания возобновляются, но уже за дверью.

— Что я такого сказал? — смотрю на Костю. — Почему ей надо всегда так реагировать?

Костя выжимает губку в раковину и устало трет лицо.

— С вами мы каши не сварим, Платон.

— И ты туда же! Вы бы хоть объяснили, что происходит! Клещами же из вас все приходится вытягивать, ничего нормально не говорите!

— Дело в том, Платон… Что вы тут не помощник. Как и я. И ничего мы с этим не сделаем.

— Почему? Смею напомнить, что я сам дочь вырастил. Так что прекрасно знаю, через что проходят молодые родители!

— Вы хоть молодым отцом и были, но вряд ли вы были в том же положении, как Юля, — отвечает Костя. — Поэтому знаете, что Платон… Вы правда хотите помочь?

— Спрашиваешь тоже!

— Тогда привезите Лею.

Мой энтузиазм падает ниже нуля.

— Позвони ей, она сама приедет.

— Не приедет, — качает головой Костя. — Я уже звонил. Она наказана за вчерашнее.

Изучаю рисунок своих ногтей. Очень увлекательное занятие, как оказалось.

— Юля уже знает, что Лея вчера была в клубе, — продолжает Костя. — Так что сама она звонить ей вообще не хочет. Обиделась за то, что Лея в клуб без нее пошла и что соврала, что вчера так задержалась, потому что была только у врача с вами. Насколько я понял, раньше Лея ей никогда не врала. В общем, я бы в это дело не лез. Но Юле нужна ее помощь, а подруга у нее одна… Я помочь уже пытался, но, вы видите, к чему это привело… Поэтому езжайте к Лее домой и сделайте так, чтобы мама отменила наказание. Не знаю как, но привезите Лею сюда. Сможете сделать это ради дочери, Платон?

17. Глава 17. Материнство и женщина 

Распахиваю дверь кухни и замираю.

Не показалось…

Платон — самый настоящий! — сидит перед тарелкой винегрета. К салату мама добавила куриные битки и сырную нарезку. В крохотных, будто наперстки, рюмках разлита багровая вишневая наливка.

Платон при виде меня аж в лице меняется.

Его цепкие зеленые глаза бесцеремонно проходятся по моим голым ногам и коротким шортам, выжигают дыру на плече, с которого сползла лямка.

Но только, когда его взгляд все-таки добирается до моего лица, Платон, не глядя на рюмку, опрокидывает в себя алкоголь опытным размашистым движением.

— Вот! А говорил, не пьешь, — хвалит его моя мама. — Ты закусывай, а то наливочка настоялась, крепкая вышла.

Что с ним такое?

Очки, доходит до меня. Ни разу после моего возвращения он не видел меня в очках.

Не глядя и спросонья, я схватила их с прикроватной тумбы, ведь линзы я сняла перед тем, как отправилась спать.

Я прекрасно знаю, что очки мне не идут, еще и поэтому записалась на коррекцию зрения.

Хотя оправа у этой пары куда современней и красивее, чем у тех, что я носила в восемнадцать. Тогда мне казалось, что черепаховая оправа дедушкиных очков — это стильно и не так, как у всех.

Только спустя года два, выбрав в оптике легкую, прозрачную, почти невесомую оправу, я поняла, как же сильно уродовала собственное лицо до этого.