Весь следующий день, как сейчас помню, лил дождь. По непонятным причинам мне было постоянно холодно и все мысли были о ней. Я не мог работать и с нетерпением ждал вечера, чтобы встретиться с Янкой и обо всём поговорить. Я был уверен, что произошедшее накануне было всего лишь не большим недоразумением и что сегодня вечером всё будет хорошо, как и тогда, когда я впервые проводил её до дома. Но уже вскоре, направляясь в бар с коллегами, проходя мимо её дома, я почувствовал, что с моим сердцем что-то стало происходить. Оно стало заходиться в бешеном темпе, будто предвидя неприятный разговор. На подходе к бару мы заметили на перекрестке у обочины огромную гору цветов и мягких игрушек. «Сбили что ль ребёнка», – пронеслось у меня тогда в голове. Мы вошли внутрь бара. Здесь, вопреки обыденному, царила странная, зловещая атмосфера: свет был приглушён, из колонок не лилась музыка, клиентов никого не было. Я кивком головы поприветствовал официанта и подошёл к барной стойке, за которой стояла Ксюха – бессменный бармен того заведения.

– Что тут произошло, – спросил я её, не мало озадаченный обстановкой.

– А ты не в курсе? – не много грубо ответила она, но, поняв, что мне действительно ничего не известно, сказала: – Помнишь, вчера дядя Коля тут гулял?

Всё внутри у меня похолодело.

– Ну, помню, – ответил я, всё ещё не понимая, что же могло такого страшного тут произойти.

– Когда они ушли, то на перекрестке стали ловить попутку.

– Кому? Они же все тут рядом живут?

– Я не знаю, – ответила Ксюха. – Я была внутри и прибиралась, когда через десять минут после их ухода в бар забежал какой-то мужик и закричал, чтобы я вызвала скорую. Ничего не понимая, я сделала, как он просил, после чего вышла на улицу и увидела на перекрестке несколько человек и стоящую легковую машину, передние колеса которой почему-то находились на тротуаре. Подойдя поближе, я увидела лишь кровавую дорожку, которая тянулась из-под машины, будто у той лилось масло, а неподалеку, на разных расстояниях друг от друга лежали дядя Коля, его брат и Светка. Они были живы и шевелились, а вот Янки нигде не было видно.

Она сглотнула подступивший к горлу ком и отвернулась, усердно делая вид, что протирает полотенцем стакан. Я хотел ее спросить про Яну, но что-то не позволяло этого сделать. Я безмолвно водрузил своё тело на высокий барный табурет, достал из кармана сигареты с зажигалкой и положил на стойку. Ксюха услышала этот звук и взяв откуда-то пепельницу, повернулась ко мне лицом и поставила её передо мной. Из её глаз ручьём лились слёзы. Всё же я не выдержал и спросил:

– А Яна? Она раньше ушла домой, ведь так?

Ксюха подняла на меня красные от слёз глаза и посмотрела, как на идиота. Я должен был понять её, однако я всё же задал этот вопрос. Но я её прекрасно понял. Я просто не хотел в это верить.

Тяжело вздохнув и проглатывая подступивший к горлу ком, он продолжил:

– Я плохо помню тот вечер. Откуда-то передо мною появилась рюмка водки. Затем ещё одна. Потом третья. Вскоре я уже сидел за столом с какими-то ребятами, девчонками и мальчишками. Один из них почему-то рыдал у меня на плече. Сквозь слёзы он всем говорил, что он был с Янкой помолвлен. Больше всех его утешала Ксюха, которая почему-то также сидела с нами.

Следующие несколько дней после смерти Яны, будто выпали из моей жизни. Они просто по какой-то не понятной мне причине отсутствуют в моей памяти, как будто был временной провал. Я даже не могу ответить, ходил ли я на похороны или нет. Я не помню. Единственное, что отложилось в моей памяти, так это рассказанная со слов какого-то очевидца история того злосчастного вечера. После обильного застолья, они все вчетвером собрались поехать на дачу к дяде Коле, где у того якобы была баня. Когда они ловили попутку, её водитель, пытаясь остановиться перед голосовавшими, по каким-то причинам не справился с управлением при торможении и вылетел на тротуар, где стояла подвыпившая компания.