Мне снился он. Такой красивый, почти сверкающий, идеальный. Ненастоящий. В реальности он намного хуже. Мы танцевали в густом тумане, гуляли по улицам Вены, ехали в пустом старом автобусе. Картинки меняли друг друга, становясь то абсурдными, то безумно романтичными. Я даже смогла ощутить прикосновение его губ к моей щеке. Тут ни с того, ни с сего к нам подошла Марли и дико закричала. Это будто не по сценарию. Она кричит, кричит и кричит!

– Викки! – настойчивый стук в дверь. Я дергаюсь в постели от резкой перемены действительности. Тянусь за халатом и, пошатываясь, двигаюсь на звук. Никаких сомнений нет: передо мной перепуганная Марли.

Я глубоко вздыхаю:

– Опять?

– Гигантские осьминоги были около моей кровати… Представляешь? Еще немножко и они могли коснуться меня, – шепчет она и протягивает руки. Я молча ее обнимаю. Нет смысла в чем-то убеждать Марли, главное, что она проснулась. Она здесь, в реальности.

Мы идем в ее комнату. Дается это с трудом, потому что сестра не желает отпускать меня.

– Тише, тише, – вся моя поддержка в одном слове. И чем, интересно, восхищался Барни? Не мое это – людей успокаивать. Попробую отвлечь. Оглядываюсь по сторонам и замечаю несколько картин над рабочим столом. – Дай-ка я кое-что посмотрю. Марли, пусти, я же рядом.

Включаю настольную лампу. Свет падает на несколько рисунков, разложенных среди кусков ткани, иголок и булавок. Беру один, на нем изображено платье противного розового цвета с огромным бантом на груди. Боже, это ужасно.

– Красивая одежда, – указываю на эскизы. – Кто-то купил?

– Я шью для маленьких девочек из приюта, – тихо говорит Марли.

Я одобрительно киваю, поворачиваю лампу на картины: семь ярких пейзажей.

– Это копии Сислея, – рассказывает кошатница. – Они уже висели здесь, когда я заселилась.

Голос стал ровнее, спокойнее. Отлично, Викки. Давай дальше.

– А у меня нет ни одной, – я обратила внимание на пейзаж, где ранняя весна, маленькие желтые домики вдали, прекрасная работа. – Ты не расстроишься, если я возьму эту картинку с собой?

– М, замерзшая Сена, мне она тоже нравится. Бери, конечно.

– Спасибо, Марли. Тебе лучше?

– Намного, – кошатница улыбалась, но это была фальшивая улыбка.

– Я хочу помочь тебе. Давай сходим к врачу?

– Нет, нет, Викки, не переживай за меня так, – она начала приглаживать пижамные штаны. О, и эта чего-то боится. Круто.

– Хватит! – крикнула я, правда, вовремя вспомнила, что ночь на дворе, и мы в доме не одни. Я перешла на шепот. – Думаешь, я за тебя переживаю? Я за себя переживаю. Я спать иногда хочу, а вместо этого сижу с тобой, как с лялькой. И когда ты разберешься со своими кошмарами, я вздохну свободно, поверь, – я сняла Сену со стены. – Спасибо за искусство, давай, до утра.

Будучи у себя, я поняла, что зря рыкнула на Марли. С другой стороны, ну, а чего меня будить, правильно? Правильно. Последнее, что я увидела перед тем, как снова заснуть, картина с замерзшей рекой. Я смотрела на нее и думала, наверно, стоит признаться самой себе, что злюсь на кошатницу только из-за того, что она оторвала меня от иллюзий, где улочки Вены, где тихий автобус, где он тянется ко мне, чтоб поцеловать.

На следующий день мадам Лима отправила нас четверых в театр, дабы закрепить мир между нами, после неприятной ситуации с Барни. Мы смотрели «Жизель». Не люблю балет, да и места достались отвратительные: за первый акт я подробно изучила одну декорацию, шевелюру Тары и плафон вместо грациозных движений балерин.

– Девчонки, давайте сбежим? – предлагает Тара. Мы стоим на лестничной площадке между бельэтажем и первым ярусом.