Помню, ходили до матери разные дядьки. Но свататься не торопились. Так, чем помочь, подсобить! Ну, и любились, конечно. Ей даже влетело за это. Среди «ходоков» затесался женатый мужик.

Так вот, я служил по контракту. За три года многое выучил, и армия стала родной. Уже не себя учил, прочих салаг, которые к нам попадали. Стрелять, обращаться с оружием, воспитывал выправку, навык бойца. Мужиков, в общем, делал! Всё ждал, когда брат подрастёт. Хлопотал, чтобы после призыва направили к нам. Не успел... Тут вторая чеченская. Я, как воинский чин, опалённый огнём, был направлен туда по приказу.

Сам не боялся. Ребят ободрял! Сколько их пало, не вспомнить. Мы засели в горах, охраняли село. Так красиво вокруг, несмотря на всю дичь, что творится.

Помню, девчонку, поившую нас молоком. Ослика с белым пятном. И утренний воздух, пропитанный запахом скошенных трав. Я подумал, что здесь бы остался. Будь моя воля! И жил среди гор, среди этих людей. Ни в чём не повинных и чистых.

Огневую позицию взяли в кольцо, а утром село расстреляли. Кто успел, тот сбежал. Но жители верили, что их не тронут. Остались практически все. Вернее, почти никого не осталось. Я помню руины домов. И огонь! И глаза той девчонки. И крик её:

- Мама! - навсегда у меня в голове.

И парнишка, которого я застрелил, потому, что он целился. Вот только его автомат был пустым.

И кровь! Много крови, которой пропитано всё. И рука, что лежала отдельно от тела, продолжая сжимать автомат.

И взрыв, тот, последний, который обрывочным свистом ворвался в затылок. Оглушительный гром. Тишина...

И девчонка, накрытая телом. Я спас её! Может, зачтётся? Хотя... Навряд ли меня примут в Рай. Буду гореть в адском пламени!

После контузии я оклемался не сразу. Приходил в себя месяца два. Помню, первое, что увидел, открыв глаза, это белый халат медсестры. Фигурка под ним миниатюрная.

«Ну, надо же. Всё-таки приняли», - подумал и улыбнулся.

- Больной улыбается, значит, жить будет, - сказала она, поднесла мне воды.

Её звали Таиса, Таис. Такое красивое имя. Мне дали вольную. Все тяготы воинской службы оставил на том пограничном хребте. А девчоночка Тая вдохнула в меня новую жизнь. Я увёз её, русскую, жившую там сиротой. Надел ей на палец кольцо... от гранаты. И впервые признался в любви.

Помню, дом, что казался чужим. Громкий вопль от порога:

- Сынок!

Маму, что кинулась, хрупкая, так исхудавшая. Помню, порывисто обнял её. И представил свою наречённую:

- Мам, это жена моя, Тая.

Мать приняла её, ровно как дочку. Мы только позже узнали, что Гриша пропал.

- Он в город уехал, на заработки. Уже как год ни слуху, ни духу! - плакала мама. А я утешал. Обещался его отыскать. Обещание выполнил...

Гришка нашёлся. Точнее, концы, что выуживал долго, мучительно. Он промышлял наркотой. Сам подсел. В том притоне, где след обрывался, я встретил девчонку без имени.

- Это же Тони! - узнала она фотографию Гришки.

- Какой ещё Тони? - оскалился я. Заметил, что вены девчонки исколоты. Явный душок наркоты ощущался уже в коридоре.

Она прислонилась к стене. Худосочная, бледная моль. Неужели, он спал с ней? Он был здесь? Он тоже...

- Ну, Толик Толмач, - процедила она.

Я буквально под пытками вытянул правду о том, что мой брат звался Толик. Ходил под кликухой «Толмач». Толкал наркоту. Здесь держал свою хазу. Здесь же и умер, шырнув себе в вену чуть больше, чем мог пережить...

Помню, долго сидел. Не решался вернуться домой. Посмотреть в глаза матери! Которая до сих пор верила, что её младший сын безвозмездно батрачит на благо семьи. Я даже не вызнал, где он похоронен. За неимением родни, его прикопали на кладбище, в общей могиле, в компании прочих бродяг.