«Поиск паттерна является основой всех научных исследований, там, где находится паттерн, есть и смысл – этот эпистемологический принцип также относится и к изучению человеческой коммуникации», – утверждают П. Вацлавик, Дж. Бивин и Д. Джексон[119]. Особые закономерности и правила поведения у названных авторов; устойчивая, смыслообразующая группа связей, оставляющая непременный след в памяти у Э. де Боно[120], – паттерны с увлечением отыскиваются сегодня разными исследователями в самых разнообразных областях знания; применение данного термина к любым сферам мышления, деятельности, коммуникации и творчества дает зачастую самые неожиданные и любопытные результаты.
Наиболее разработанной, как этого и следовало ожидать (исходя из начальной, психотерапевтической точки отсчета изучения паттернов), концепция данного феномена является в психоанализе и психологических науках. Но для нас, применительно к проблемам политической риторики, особенно важно, что паттерн коммуникации в современных источниках фигурирует не только как психологический концепт, но и как лингвистическое явление, которое имеет собственно языковое представление и описание; при этом «основной характеристикой паттернизированной речи являются позиционные вариативные повторы коммуникантами слов, реплик и/или взаимообменов репликами, имеющих одинаковые исходы»[121]. Речь обычно идет об информационных и эмоциональных повторениях, которые могут отражать многообразные личностные, авторские, онтологические представления о действительности. Однако нам трудно согласиться с тем, что паттерн коммуникации как лингвистическое явление представлен исключительно «эмоциональным диалогом»[122]; с нашей точки зрения, в политических коммуникациях этот феномен зримо присутствует и в монологической речи, а также может включать в себя не только эмоциональные, но и логические, смысловые, лексические, семантические повторы, структурирующие политический язык и моделирующие определенный устойчивый образ лидера.
Заметим, что, употребляя словосочетание «лингвистические паттерны», современные исследователи акцентируют внимание не только на повторяемости в речи политика тех или иных конструкций, но и на тесной связи их с попытками передачи аудитории некоего смыслового кода, с одной стороны, и с манипулятивными целями – с другой.
Выбирая во время выступления слова и их сочетания, комбинации, политик манипулирует за ложенными в них социальными оценками… Главной задачей политической риторики является решение проблемы оптимального кодирования. Оратор, выбирая определенный комплекс языковых средств, пытается преодолеть дихотомию языкового и смыслового аспектов семантического содержания. Политик говорит, не преследуя цели непосредственного общения, главное – произнести ту или иную фразу в определенном контексте. И важно, чтобы слушающий не просто узнал тот или иной словесный сигнал, а правильно его понял[123].
При этом одни из упомянутых нами авторов склонны понимать под паттернами вербальной коммуникации те или иные приемы риторического воздействия на аудиторию (построение ассоциаций, использование пресуппозиций и т. д.), обязательно находящие выражение в определенных лингвистических конструкциях, а другие – сами эти конструкции, конкретные языковые элементы в речи политика. Это заставляет нас лишний раз подчеркнуть неоднозначность самого термина «паттерн» в коммуникативных исследованиях и сделать вывод о недостаточно устоявшемся его общем понимании.
Сформулируем сразу предлагаемую в рамках нашего исследования концепцию.