Тут она в очередной раз закрывает глаза. Лежит так минут семь, заставляя себя заснуть, но потом вдруг резко открывает их, сквозь гнев находит над своим телом контроль да быстро сползает с тёплой постели. Сон к ней так и не пришёл.

Встав, она чуть ли не теряет равновесие. Голова начинает кружиться, в глазах разом темнеет. На полу валяются горы салфеток, платков и упаковок из-под лекарств. Комнату освещает холодный свет Луны, обводящий контуры лежащих предметов.

Девушка заходит в ванную комнату. Включив потолочную лампу, которая разом её ослепляет, она начинает умываться холодной водой. Через некоторое время, привыкнув к яркому свету, Ранимова, через нежелание и отвращение, решилась посмотреть в зеркало. Она глядела на своё отражение, но себя в нём не находила. Там был другой человек.

Бледное, как у статуи, лицо, растрёпанные, грязные волосы цвета пшеницы, виднеющиеся скулы, которые будто вот-вот и разорвут её кожу – эта ужасающая картина предстала пред взором девушки во всех красках. Но, помимо этого ужаса, страшнее были её глаза. Их будто и не было. Вместо них – фиолетовые синяки. Радужка имела чистый голубой цвет, которого раньше ярко никогда не было видно. От такого цвета, от этой бриллиантовой чистоты наворачивались слёзы. Веки были практически полностью опущены, хоть Ранимовой и казалось, что её глаза полностью открыты.

Девушка отвернулась от зеркала. От такого зрелища чуть было не вывернуло. Этой ночью она выглядела хуже прежнего. Хуже, чем вчера, а уж тем более – позавчера.

«Что же я с собой делаю? Дура! Дура!».

Ранимовой стало стыдно и страшно. Её волновало, как она через несколько дней с таким видом пойдёт на работу. Но ещё больше тревожило то, что ей придётся как-то отвечать, как-то оправдываться и, не краснея, врать, если, вдруг, кто-нибудь спросит об этом бледном лице и этих фиолетовых синяках.

Окутал стыд. Она раскраснелась перед зеркалом, её щёки от прилившейся крови начало покалывать. Девушка ещё раз умылась, думая, что холодная вода собьёт эту температуру, и вышла из ванной комнаты.

Снова очутившись в тусклом коридоре, Ранимова, немного поразмыслив, решила зайти на кухню. Когда дверь отворилась, весь коридор наполнился лунным светом. Пройдя по грязной холодной плитке, она окинула взглядом всю кухню. Прямо напротив двери стоял деревянный столик с липкой узорчатой скатертью. Рядом с ним было три стула. В раковине, в стопку, лежала невымытая посуда.

Девушка прошла к подоконнику. Головы коснулся белоснежный тюль, который она смахнула дрожащей рукой. Она подошла к орхидее. Ранимова нежно провела девичьим пальчиком по белому лепестку красивейшего растения. Грунт в прозрачном горшке был мокрым: девушка заботилась об этом цветке так, как никогда не заботилась о себе. Она протирала каждый листочек, осматривала каждый бутон, включала переливающуюся классическую музыку. По пришествии рассвета, когда сон только успевает покинуть её душу, девушка сразу переставляет цветок с подоконника на холодильник, куда не проникают прямые солнечные лучи, а после заката снова ставит на подоконник. Ранимова однажды заметила, что орхидея словно расцветает при безмолвном и дивном свете Луны. Свои белые лепестки, покрытые большими и мелкими фиолетовыми пятнами, она будто выпрямляла и тянула к звёздному безграничному полю. Никогда этот цветок ещё не выглядел таким прекрасным и загадочным в обычной непроглядной ночной мгле иль при тёплом дневном свете.

Ранимова поставила локти на подоконник и прижала к щекам ладони.

За окном безмолвствовал сонный городок. Окна многоэтажных зданий не горели ночными огнями, они спали, хотя среди них и были те единицы, которые в столь поздний час продолжали озарять, украшать мрачные строения. Девушка приоткрыла форточку. На кухню тотчас проникла мистическая ночная тишина. Эта завораживающая тишь заставляла дышать по-новому. Хотелось выйти на безлюдные улицы и идти, идти куда-нибудь вдаль, до наступления рассвета, ведь утром всё уже будет совсем по-другому.